что бог даёт (что именно он даёт, конечно же, не догадывался) тем, кто рано встаёт, а потому решил рождаться рано утром, чем доставил своей матушке очень неприятную предродовую ночь.
За такую решимость и твёрдость намерений мама Модеста Аристарховича на него не только не обиделась, но ещё больше полюбила. Она, вообще, была уверена, что её сын будет гением, ибо отец будущего гения совершенно не обладал никакими талантами и служил фининспектором в «Райторге».
Сразу же после появления на свет Модест Аристархович громогласно принёс всем присутствующим, и своей матушке, в том числе, искренние извинения за причинённые неудобства, но тут же предупредил, что неудобства будут повторяться регулярно и довольно часто. А чтобы предупреждение не выглядело голословно, продемонстрировал одно из неудобств прямо на халат врача-акушера.
Уже в роддоме Модест Аристархович усвоил главную жизненную истину: «Не верь, не бойся, не проси». Не верил, когда с ним сюсюкались: «А кто это у нас такой красавчик?», ибо, ни разу не видев себя в зеркало, подсознательно догадывался, что родители его и предки по обеим линиям красотой не отличались. Не боялся потому, что в роддоме и бояться-то нечего было. И не просил, так как всё равно раньше времени не накормят. Когда младенцы вокруг него орали, чего-то требуя, на что-то жалуясь, он откровенно, но молча, их презирал за непростительную наивность.
В бога Модест Аристархович поверить не успел. Неверующими были и его родители. Но креститься ему всё равно пришлось. Истово верующая бабушка отказывалась водиться с некрещеным внуком. Впрочем, Модест Аристархович не стал безропотно терпеть обряд, проводимый без его собственного одобрения. Для начала он заявил о несогласии истеричным воплем, а когда действия это не возымело, просто взял и нагадил в купель. Батюшка, возмущённый таким неслыханным богохульством, выругался матом прямо в святом храме и убежал блевать. И сие обстоятельство ещё более укрепило Модеста Аристарховича в его безбожии.
Впрочем, детство Модесту Аристарховичу досталось очень даже счастливое, ибо родился он не в нищей африканской стране, не в государстве богатого, но «загнивающего» капитализма, а в «самом прогрессивном» социалистическом сообществе мира. Правда, название несколько смущало – СССР, ну да ладно, не в названии дело. Лишь бы жить было хорошо. А жилось Модесту Аристарховичу и вправду замечательно. Государство бесплатно заботилось о его здоровье и оберегало от морального разложения, ограничивая потребление всяких очень вредных лакомств, включая и продукты зарубежной культуры. Родители его любили и заботились по мере своей скромной зарплаты. Как только подошёл срок, определили в ясли, потом в детский сад. С семи лет перед ним распахнулись гостеприимные двери школы, а впоследствии и института. И всё это, заметьте, практически бесплатно.
В ясельном возрасте Модест Аристархович очень любил мечтать в компании своих приятелей, оседлав горшок в санитарной комнате дошкольного заведения. От затянувшихся мечтаний на горшке часто происходило забавное прилипание к оному. Модест Аристархович быстро сообразил, что можно развлечься сим явлением. Однажды он встал вместе с горшком на заднице и стал пугать своих «коллег», пятясь на них задом. Сначала веселился он, а когда горшок внезапно отлип, испачкав содержимым одежду, ноги и пол, смеялись уже над ним. Все хохотали и кричали: «Фу, фу! Засеря!» Нянечка, ругаясь, вымыла его бледную попу с круглым ярко-розовым следом от горшка, застирала испачканные вещи, и повесила их сушиться. А самого Модеста Аристарховича воспитательница поставила в угол, где он спокойно отстоял двадцать минут, продолжая мечтать уже в одиночестве.
В детсадовском возрасте Модест Аристархович познал ещё одну нелицеприятную сторону жизни. На одном из семейных застолий, когда взрослые уже не могли его контролировать, он по-взрослому «принял на грудь» целую рюмку портвейна. Сначала почти ничего не произошло, просто уснул быстро, а вот уже в садике приключился настоящий «бодун», или по-простому «отходняк». Блевал Модест Аристархович тоже по-взрослому, спрятавшись в зарослях барбариса. Впрочем, запойным алкоголиком он так и не стал, а первый опыт винопития быстро забылся.
В детском саду Модест Аристархович очень любил пряники с молоком. Впрочем, любил он их и потом. Правда, молоко давали кипячёное, и многие дети его не пили из-за противной пенки. Но Модест Аристархович быстро понял, что если пенку выбросить, то молоко вполне даже приятное, а с пряником тем более. Так что за раз он мог осилить до трёх стаканов молока с пряниками своих приятелей, не обладавших таким аппетитом, а потому отдававших ему лакомство добровольно.
Кстати сказать, Модест Аристархович всегда отличался завидным аппетитом, и потому его первым словом было слово «исть», что означало кушать. А тех, кто хорошо кушает, любят нянечки, повара и мамы друзей, которые ставили его в пример другим детям: «Смотри, как Модя хорошо кушает. А ты?» Впоследствии, «исть» за государственный счёт, но уже в более широком смысле, стало самым главным
