рочих находят кумиров, наделяя их всеми недостающими человечеству идеальными качествами.»
Доминик Солонцев
ПРОЛОГ
Сверху сыпало, внизу таяло, ладонь на автоматном прикладе то и дело потела. Приходилось вытирать ее о штанину, попутно смахивать с лица клейкие, мало похожие на снег хлопья.
Поморщившись, Мятый запрокинул голову. Сосновые кроны напоминали мокрые кроличьи шапки. В редких просветах между стволов, расползаясь серой акварелью, плыли чахлые тучки. Из них, верно, и сеяло этой мусорной сажей.
Заставив Мятого вздрогнуть, со стороны еловых посадок долетел взрыв смеха. Покривившись, стрелок подхватил автомат, броском пересек чавкающий кочковатый лужок. Когда случайная ветка мазнула по щеке, вполголоса выругался. Черт бы побрал этих папуасов! Даже тут затеяли игрища!
Он миновал вереницу приземистых елей, пинком разметал встречный, присыпанный снегом муравейник и выскочил на поляну.
Так и есть! Устроившись возле почерневшего старого пня, Гриня с Лысым – его сегодняшние помощнички – преспокойно резались в очко. Оружие бесхозно лежало в сторонке, за дорогой они и не думали наблюдать.
– Вы что, охренели! А ну, живо по местам!
Рассыпая карты, Гриня испуганно вскочил – точь-в-точь молодой солдатик из «шнурков», Лысый спокойно и флегматично повернул голову.
– Чего орешь? Все вроде спокойно.
– Спокойно? – Мятый перешел на зловещий шип. – Ты на часы смотришь? Нашли время торчок устраивать!
– А чего зря балду гонять? Оттянулись чуток – и нормально.
– Нормально?! А если машина подъедет?
– Подъедет, тогда и будет базар. – Лысый с тем же спокойствием собрал карты в колоду, подравняв о кирпичного цвета ладонь, спрятал в карман. – Взял и поломал игру.
– Я тебе еще не то поломаю!
– Да ну? – Лысый глянул насмешливо.
– Не я, так Краевой.
Имя Краевого возымело действие. Лысый поостерегся перечить. Однако пальцем себя по лбу все-таки постучал:
– Чего гоношиться раньше времени? Дорога с рудника одна, мотор в лесу за полверсты услышим.
Мятый и сам это понимал. Но за операцию отвечал он, а потому обязан был гоношиться. С нескрываемой злостью он посмотрел в снулые, ничего не выражающие глаза напарника. Широченное, как сковорода, лицо, обширный череп – отчетливо полосатый от равномерно зачесанных волос. По слухам, Лысый фиксировал их женским лаком. Впрочем, о лаке никто вслух не заикался. Лысый только на первый взгляд напоминал ленивого северного тюленя. При желании запросто мог взорваться и изувечить, не считаясь ни с годами, ни с рангом. Это знали в бригаде, это знал и Мятый. Главная же закавыка заключалась в том, что Лысый действительно являлся профессионалом. Со ста метров без всякой оптики попадал в жетон от метро, мастерски управлялся с винтовками Мосина и Драгунова, а АКМ в его жирных ручищах казался детской игрушкой. Словом, в заданиях, вроде нынешнего, он был незаменим.
– Короче так, – более спокойно заговорил Мятый. – Гриня идет к джипу, сидит на стреме. Не плевать и не курить! Про перец не забывайте!
– Больно все мудрено, – протянул Гриня. – То есть без курева еще можно потерпеть, а если мне, к примеру, по нужде приспичит?
– Потерпишь! – Мятый вновь начал заводиться. – Через пару часов сюда взвод ищеек нагрянет, каждый куст обнюхают и обшарят.
– К тому времени снегом все десять раз завалит.
– Завалит или нет, а Краевой выразился ясно: следов не оставлять! Вкурили, соколы?
Гриня энергично закивал, Лысый же продолжал смотреть исподлобья и тяжело. Во всяком случае выдержать этот взгляд было непросто. В подвальные эскулапы ему бы с такими гляделками!.. Мятый, набычившись, процедил:
– Я спрашиваю, все ясно?
Они буравили друг друга глазами секунд десять. Не моргая и не отворачиваясь. В конце концов Лысый все же откликнулся:
– Базара нет, что ж тут неясного… Ты другое скажи, что делать, пока машины нет? Птичек лесных считать?
Он без сомнения издевался.
– Сейчас ты у меня посчитаешь… – Мятый споткнулся, не завершив фразы. В лесной разноголосый хор хриплой и заунывной нотой вплелось чужеродное далекое гудение.
– Едут! –
