style="font-size:15px;"> – Так оставайся, – предложил Вова.
– Не-е, я предпочитаю дома спать, – упрямо протянул Алексей. – Спасибо этому дому, пойду к другому.
Беляев поднялся, все вокруг поплыло куда-то, закачалось, заплескалось мягкими ласковыми волнами. Алексей неторопливо побрел к выходу. У двери повернулся:
– Радушный хозяин, дверь открой, а то в твоих замках сам черт ногу сломит.
– Стой, – напомнил Гарик. – А бабки?
– Ах да. – Беляев сморщился. – Бабки. Бабки-бабки… Гони бабки и открывай ворота.
Гарик суетливо выволок деньги, впихнул Алексею прямо в руки:
– Ты дойдешь?
– А чё мне сделается? – пожал плечами Беляев.
– Ну, смотри.
Когда Гарик закрыл дверь и вернулся за стол, Капрон храпел, уткнувшись рожей в стол. Вова медленно втягивал в себя остатки дурмана, что дымился в пивной бутылке.
– А ведь он, кажется, действительно первый раз попробовал, – задумчиво произнес Гарик.
– Кто? – не понял Вова.
– Леха этот.
– Приятель витасовский? Да бог с ним. Ты мне лучше скажи, где ты этих козлов подцепил? – Вова кивнул в сторону Капрона и Манавара.
– Да так, – задумчиво пробормотал Гарик себе под нос. – Прибились на днях, на горке. Так… Давай-ка лучше водочки. И пельмень свежий запусти варить, а то этот замерз уже.
8
Алексей Беляев. 24 года. Воспоминания
Клуб назывался как-то похабно, чуть ли не «Голубая устрица». И хоть название на самом деле звучало несколько иначе, собирались там именно те самые пресловутые голубки. Витас, когда первый раз отправлял его туда, так и пошутил:
– Бляев, ты там хоть раз был?
– Нет, а что там?
– Увидишь, тебе понравится, – хохотнул Ялове-гин и с пафосом провозгласил: – Летела стая голубей, один другого голубей.
– Чего? – не понял Алексей.
– Гомики там собираются. Как один хмырь написал у нас в лифте, пидарасы.
– Не пидарасы, а пидоразы, – поправил Леша. – А в общем, один хрен. Я когда служил, у нас один такой тоже попался. Написал на заборе про прапора: «Наш Виталик, – вы с ним тезки были, так вот: – Наш Виталик пидарас и еще раз пидарас».
– О том, как его поймали и отметелили, я слушать не хочу, – скривился Витас.
– А его и не метелили. Кто-то стуканул, его поймали и… Прапор у нас с понятием был, не такой дуб, про которых анекдоты травят. Он его за стол посадил, дал тетрадку на сорок восемь листов и велел писать «Наш Виталик педераст и еще раз педераст», и так от первого до последнего листа. Пока тот всю тетрадь не исписал, ни жрать, ни спать ему не давал. А когда этот хмырь закончил, у него уже желания писать на заборе не было. Кроме того, на всю жизнь запомнил, как это словарное слово пишется.
– Садисты, блин, – усмехнулся Виталик. – А еще спрашивают,
