не хотел посмеяться. Ильгок не смеялся. Похожее выражение Дарда видела в глазах матери, когда та совала ей лишний кусок хлеба или зачиненное платье. Однако Самла при этом старалась отвернуться. Ильгок не отворачивался
– Хорошего ученика найти почти невозможно, – сказал он.
Дарде показалось, что голос его дрогнул. От жалости? Но кого он жалел – ее, вынужденную посохом и кулаками платить за уродство? Или себя – до старости лет не нашедшего хорошего ученика? У Дарды не доставало жизненного опыта, чтобы это определить.
– Ты признала, что плохая, ты смирилась – это хорошо. Я передам, что смогу из моего умения. Если ты сумеешь перенять. И помни – учителя почитают больше, чем родных! Если не смиришь себя совсем – не узнаешь, не получишь ничего!
Так началась для Дарды новая жизнь, и период ученичества. И первое время она сводилась к тому, что Ильгок ее нещадно бил. За месяц она приняла от него побоев больше, чем от отца за год. При том он вовсе не был на нее зол или разгневан. Постепенно до нее стало доходить, что таким образом хваран ее проверяет – не только ее выносливость, но и терпение: не выйдет ли она из себя, не попытается наброситься на него или, наоборот, убежать, Тут он мог быть спокоен – сдерживать свои чувства под градом ударов Дарда научилась давно. Но и хваран никак не выказывал собственных чувств, и Дарда так и не узнала, был ли он доволен или удивлен.
Начинался этот урок-экзекуция на рассвете, и длился не так долго, как можно было ожидать. Когда Дарда, подозревая, что Ильгок ее жалеет, сказала, что может выдержать и дольше, он отрезал: "Слишком долго – плохо". Для кого плохо – не пояснил. Так что все остальное время Дарда была предоставлена самой себе. И тратила она это время в основном на добывание пищи.
В распадке попадались деревья и кусты, каких Дарда никогда прежде не видела. Опытным путем – следя за птицами, она определила, какие плоды и ягоды съедобны. Кроме них, а также орехов и желудей можно было употреблять в пищу некоторые корни. Но этого было недостаточно. Дарда росла, и голод напоминал о себе довольно часто. При том обжорой она вовсе не была, и ела, пожалуй, даже меньше большинства своих ровесниц.
Она возобновила свои занятия с пращой. Хищники сюда не забредали. хотя наверху. как сказал ей Ильгок, бродили волки и шакалы. Но и дичь покрупнее, за которой хищники охотились, также оставалась наверху. Поэтому Дарда не стала заново делать лук со стрелами. Зато она смастерила силки – в дело шли лианы, древесные волокна. Таким образом Дарда могла бы сделать и сети. Но рыбу она предпочитала ловить руками – может потому, что ей просто нравилось купаться, не ожидая обвинений, будто она оскверняет святыню. А что вода холодна, так в горах было холоднее.
Добычу она чистила, разделывала и жарила на камнях, нанизав ее на прутья, или просто на костре, предварительно обмазав глиной. Дома всегда готовила мать, но на пастбищах Дарде приходилось самой о себе заботиться, а кое-чему она научилась, наблюдая за Самлой. Потом они с Ильгоком принимались за еду. Он никогда не спрашивал, как и что ей приходится делать, чтобы они были сыты, и не благодарил ее за предложенное, точно так и полагалось.
