Карюха почувствовала, как напружинились мускулы Малкина и Лугатика, тревога крупной дрожью вцепилась ей в скулы.
– Ничего не вижу, – раздался в темноте сдавленный шепоток Катюхи, пролился по салону, как густая липкая масса.
И будто разрытая ноздреватая муравьиная куча выпустила на приятелей сонмище обеспокоенных переполошившихся ледяных мурашек. Карюха икнула, парни крепились, Катюха нащупала плечо Раппопета:
– Ты что молчишь? Как это так? Стена мглы белым днем. Полный стопор, ехать невозможно, – встревоженные слова трепетали, как мухи в паутине, и умирали, будто захлебывались болотной гнилью. – Где свет от фар? Я их включила. Я же их включила. Что за темнота? Я никого не вижу. А ты видишь? Скажи что-нибудь.
– Включи в салоне, – странной хрипотцой раскололся в ответ голос Раппопета.
Она пошарила рукой, щелкнула выключателем, свет ёкнул и умер там же, где возник. Все притихли. Темень изнуряла, укрыв, как сажей, жгучей чернотой. Собственный голос слышался едва, слова пропадали, будто их никогда не было. Сознание жалобно попискивало. Секунды, казалось, растягивались в минуты, минуты – в часы. Мертвило от жути, точно провалились в глубокую пропасть, из которой не существовало выхода. Все сильнее стучало в висках, стук громыхал в голове, доводил до неистовой боли, можно было сойти с ума. Тьма с вдохами людей входила в каждого и заполняла изнутри. Вечность стала мгновением, а мгновение – вечностью. Карюха не улавливала собственных мыслей, только сердце яростно било в ребра. Ощущение полной незащищенности бросало в дрожь. Парни, точно каменные истуканы, вытянуты в один мускул. Время остановилось.
В этот момент ледяные пальцы Раппопета прикоснулись к руке Катюхи. Неожиданно. Она вздрогнула, как от удара током, и в полный голос завопила, вытаращив ошалелые глаза. Крик ошеломил остальных, словно запустил цепную реакцию. Широко раскрывая рот, во все горло завизжала Карюха. В темноте никто не видел, как ее лицо стало некрасивым. Разом загалдели парни, задергались, разбрасывая по салону «жигулей» бессвязные выкрики. Это разрушило накопившееся напряжение. Темнота словно раздвинулась, легче вздохнулось, страх перестал доставать до пяток.
И тут, разрывая темь, как лист бумаги, хлестнул, как жгучий удар бича, свет по салону. Стеганул по глазам, ослепил, темнота сгинула, вернулось солнце. Глаза быстро впитали его, как губка влагу. А уже через десять минут казалось, что тьма просто померещилась, ибо за стеклом та же дорога, тот же пейзаж, те же лица в салоне. Молчали, смотрели на Катюху, ждали, когда тронет машину. Андрюха бычился исподлобья, Володька вытягивал шею, Ванька, как обычно, смущенно краснел, Карюха дышала в затылок.
Катюха повернула ключ зажигания, мотор ожил, автомобиль поехал.
Наконец грунтовка с летящим из-под колес мелким щебнем, шлейфом густой пыли, осталась позади. Выехали на асфальт, отмахали по автомагистрали километров двадцать, и тут Ванька, обнимая кастрюлю, обратил внимание,
