платье из голубого или зеленого шелка (он любил, когда она носила эти цвета); мысль о большом камине с пылающими поленьями и о жене, свернувшейся в его объятиях, – все это будоражило его незрелое воображение. Как уже было сказано, книги его не волновали, но кроме сложных и хитроумных финансовых комбинаций его захватывало и само ощущение жизни – картины, деревья, нежные объятия. Все его существо стремилось к богатой, радостной и полноценной жизни.
Миссис Каупервуд, несмотря на разницу в возрасте, в то время оказалась подходящей для него спутницей. Однажды она проснулась к жизни и с тех пор была ласковой, отзывчивой и мечтательной. Оба хотели завести ребенка, и через некоторое время она шепотом сообщила ему счастливую новость. Она считала себя виновной в своей предыдущей бездетности и была удивлена и обрадована, когда убедилась, что это не так. Перед ней открылись новые возможности: образ прекрасного будущего, перед которым она не испытывала страха. Ему нравилась мысль о продолжении рода; для него она была окрашена в почти собственнические тона. В течение дней, недель, месяцев и лет – по меньшей мере, первых четырех или пяти, – он испытывал живое удовольствие от вечернего возвращения домой, прогулок во дворе, катания вместе с женой, приглашения друзей на ужин, разговоров с ней и перечисления тех вещей, которые он собирался сделать. Она не понимала его сложных финансовых ухищрений, и он не трудился объяснять их.
Но ее любовь, ее чудесное тело, ее губы и спокойные манеры, двое детей, появившихся на свет за четыре года, продолжали восхищать его. Он качал на колене своего первенца Фрэнка-младшего, глядя на его пухлые ножки, блестящие глаза и младенческий ротик, похожий на бутон, и гадал о чуде появления детей на свет. В этой связи многое давало пищу для размышлений: зарождение через крошечный сперматозоид, удивительный период созревания плода в материнской утробе, недомогания и опасности, связанные с родами. Ему пришлось пережить действительно напряженный период перед рождением Фрэнка-младшего, потому что миссис Каупервуд была испугана. Он страшился потерять ее и тревожился о возможной утрате ею красоты; первое настоящее беспокойство он испытал, когда стоял за дверью в день рождения младенца. Чувство было не таким уж сильным – он умел держать себя в руках, однако он беспокоился, отгоняя мысли о смерти и конце их счастливой жизни. Затем, после страшных ее криков, ему сказали, что все в порядке, и разрешили посмотреть на новорожденного. Эти переживания расширили его представление о мире и сделали его размышления о жизни более основательными. Его понимание того, что жизнь таит в себе трагедию, словно рисунок дерева, покрытый слоем лака, наполнилось особым смыслом. Маленький Фрэнк, а потом голубоглазая и златокудрая Лилиан на какое-то время завладели его воображением. Идея семейной жизни была очень важна. Так устроена жизнь, и домашний очаг по праву считается ее краеугольным камнем.
Существенные перемены, произошедшие за эти
