Особенно старались Фуззи и Вуззи – два брата-близнеца, бывшие при вожаке первыми помощниками и прихлебалами. Лукас подозревал, что кучерявые братья пьяному Рэйни даже иногда дрочили, а то и подставлялись – очень уж влюблено смотрели они на главаря. Конечно, благоразумный Лукас предположения держал при себе. А то мало ли, появится в теле несколько лишних, совсем не нужных дырок. Или завизжит клинок, впиваясь в кость…
– Хороший «хомяк», – не убирая взгляда от ножа, летающего меж пальцев, произнес Барка. Рука наемника, казалось, живет своей жизнью, отдельной от тела. Так и металась. Тук-тук-тук, – глухо стучал кончик о дерево, выдержанное в пиве, вине и слюне спящих посетителей.
– Хороший, – повторил Барка, – считай, целый «бобер»! Вон, хвост какой жирный! Ни медяшки, одно серебро!
– И даже пара золотых! – поддержал Барку Рэйни. – Ну, за толстого «бобра»! И чтобы не последний!
– Не последний! – слажено рявкнула банда.
Лукас тоже взревел нечто не особо различимое, застучал кружкой по столу, расплескивая пиво. Накапливалось раздражение. Одно и тоже. Одно и тоже! Сейчас закажут еще по одной, потом повторят. Затем Рэйни и Фуззи с Вуззи, перебивая друг друга, начнут вспоминать всякие старые дела, обрадовавшие своим итогом, лет, этак десять назад. А то и раньше.
Приставший к банде с полгода назад, Лукас это представление, крайне сомнительной ценности и интересности, видел после каждого мало-мальски относительно удачного дела. И ничего никогда не менялось. Возможно, кому из его приятелей, к примеру, тому же Йоржу, могло и понравиться. Выучил роль раз и навсегда, и гоняй ее по кругу, как слепую лошадь в шахте. Даже пьяным в хлам, даже с отпиленной головой. Непритязательной публике пойдет и такое. Похлопает и нальет.
– Да чтоб тебя! – Неожиданно сам для себя, Лукас взорвался. Врезал по столу так, что кружка лопнула, оставив в руке толстую ручку.
Сидящая рядом Иветт, дернулась от неожиданности, вжалась в стену, спросила с опаской:
– Ты чего, Изморозь? Допился?
Лукас перевел взгляд на соратницу, оглядел с головы до пояса – прочее скрывал стол. Ничего нового, разумеется, не увидел. Иветт как казалась побитой жизнью и десятком хахалей торговкой с рынка, такой и оставалась. Разве что от выпитого лицо раскраснелось.
– Мне просто все это надоело! – рявкнул он. – Я, между прочим, студент! Я учился! Я книги писать умею! До сих пор все это помню! Спряжения, наречья, герундии! И чем я занимаюсь?! Развожу «бобров» на драку?! А им потом глотки режут тупым ножом!
– Херундии? – осторожно катнула на языке незнакомое слово Иветт, – А это куда?
– Это никуда…
– А раз никуда, то каков смысл в этом самом херундии? Пожалуй, и не заплатят за него, только зазря измочалят… Так что ерунду ты говоришь, Изморозь. Может, лучше трахнемся?
Иветт намекающее облизала толстые губы с белесыми усиками над верхней.
Лукас
