женщины мечтают заглянуть в их гардероб, – подхватила Грейс.
Роберт рассмеялся.
– Черт! Я сам не прочь туда заглянуть.
– А Джулиан не смог прийти? – спросила Грейс. Она видела последнюю постановку в его театре, экспериментальную и достаточно трудную для понимания интерпретацию «Процесса» Кафки, и теперь ей хотелось поговорить об этом.
– К сожалению, он сейчас на конференции в Лос-Анджелесе. А где ваш супруг? Я видел его во время аукциона.
– Ему позвонили из больницы. Пришлось уехать.
Она заметила, как дернулась мышца на лице у Роберта. Но это было для нее привычным. Так происходило нередко, когда слово «больница» произносилось в связи с ее мужем.
– Боже, – словно прочитав ее мысли, произнес Роберт. – Как ему это удается?
Она вздохнула.
– Он делает для детей все возможное. И прогресс есть.
– Значит, все-таки он существует, этот прогресс?
– Конечно, – подтвердила Грейс. – Не такой заметный, как хотелось бы, но тем не менее да, существует.
– Даже не представляю, как он может каждый день просто входить в эти двери. Когда там лежала мать Джулиана – у нее был рак толстой кишки…
– Мне очень жаль, – машинально произнесла Грейс.
– Да. Она лежала там целый месяц года четыре назад, а потом еще несколько недель перед самым концом. Когда все закончилось и мы вышли оттуда в последний раз, я подумал: «Надеюсь, больше никогда в жизни не окажусь в этом здании». То есть я хотел сказать, что там повсюду, куда ни глянь, – боль, боль и боль.
«Да-да», – подумала Грейс, стараясь сохранять профессионализм, выражая свое сочувствие. Если бы Джонатан был здесь, то сказал бы Роберту Коноверу, что, да, конечно, работа напряженная, эмоции мощные, но при этом он остается привилегированной особой, поскольку именно ему позволено вторгаться в человеческую жизнь в моменты наивысшего напряжения и проявления сильнейших чувств. Именно тогда, когда инстинкт подсказывает окружить себя стеной и вежливо попросить всех посторонних удалиться. Потому что самое плохое, что только может случиться, самое ужасное, что только можно представить себе, все это уже происходит с ними, с их сыном или дочерью. Джонатан сказал бы, что не смог вылечить их ребенка, который был его пациентом, но ему почти всегда удавалось хоть чуточку облегчить ход болезни, то есть уменьшить боль, а это имело большое значение и для него самого, и для семьи ребенка. Ему задавали разные вопросы, суть которых сводилась к одному: «Как вам это удается?» Он слышал нечто подобное сотни раз, и это только в присутствии Грейс. И всякий раз отвечал без тени раздражения и с неизменной широкой улыбкой. Но Джонатана здесь не было. А сама Грейс не была уполномочена отвечать вместо него.
– Это очень сложно, – ответила она Роберту.
– Боже мой! Я вообще там полностью теряюсь. – Он повернулся, чтобы горячо,
