и любимым сыном. На следующий день приехала бабушка Варя и стала меня успокаивать. Она объяснила мне, что взрослые люди иногда делают большие глупости и руководит их поступками не голова, а совсем другая часть тела.
– Сердце, что ли? – спросил я.
– Нет, не сердце, – засмеялась бабушка.
Мою маму звали Анастасией, и она была настоящей русской красавицей, хотя мой дедушка Боря и был еврей. Но ничего еврейского у мамы не проявлялось, разве что поведение. Статная блондинка с голубыми глазами, с черными бровями вразлет и длинными черными ресницами, немного полноватая, но с тончайшей талией, она как будто сошла с портрета XIX века.
– Вылитая бабушка Анастасия, моя мама, – говорила про нее бабушка Варя.
Когда мы с мамой шли по улице или ходили по магазинам, на нее все смотрели. Она очень красиво одевалась, отличалась отменным вкусом, одежду выбирала только в хороших магазинах и носила минимум дорогих украшений. Это качество она унаследовала от бабушки Вари.
Мама всегда была великолепно ухожена: ничего мятого или грязного я не видел на ней ни разу, все было аккуратно отглажено, а сама она пахла свежестью и уютом.
И домашнее хозяйство мама вела замечательно: у нас всегда была вкусная еда, дома все сверкало и блестело. Она была энергичной, веселой, все у нее горело в руках и делалось как-то легко и быстро. Глядя на нее, хотелось жить и веселиться, она всех заряжала своей энергией.
И еще она была очень гостеприимной. Всегда у нас дома кто-нибудь гостил.
В то печальное утро, когда мама ушла, я, ничего не ведая, спокойно спал в своей комнате. Я знал, что мама разбудит меня, мама всегда приходила меня будить. Она склонялась надо мной тихо и легонько щекотала меня по щеке: «Эдичка, просыпайся!» Я открывал глаза, видел мамино улыбающееся лицо и крепко-крепко обнимал ее. Мне хотелось спрыгнуть с кровати и взяться сразу за все дела, которые вчера было делать лень. Я думал, что у мамы я самый главный и самый любимый.
Но в тот раз я проснулся от тишины. Борька посапывал рядом со мной, в доме было подозрительно тихо, только снизу слышался плач, и я этому очень удивился.
«Где мама? Почему ее нет?»
Я отправился вниз, на разведку, держа под мышкой моего любимого Рекса – игрушечную собаку, желтую с красными пятнами. Мама рассказывала, что когда я был маленький, то выбрал ее в магазине сам, просто вцепился в собаку и орал, пока мне ее не купили. С тех пор я и Рекс неразлучны. Борька знал это и дико ревновал. При всяком удобном случае он задавал Рексу трепку. Рекс поэтому выглядел весьма потасканным, но менее любимым от этого не стал.
Мы с Рексом вошли на кухню и увидели, что папа сидит за большим столом и тихо плачет. Он был в пижаме. Повернувшись к нам спиной, тихо плакала миссис Смит. Джон тоже сидел за столом и пил кофе из большой кружки.
– Главное, – говорил он, – не падать духом. Она вернется. Это блажь.
Папа начал рыдать еще громче, и я подошел к нему и стал тянуть его за рукав:
– Папа, папа, где мама?
