душ, которые полностью отбрасывают свою телесную форму в момент смерти. Как и знание о том, что моя человеческая форма – это временное состояние и что позже я смогу создать ее в виде красочной, сияющей формы энергии.
Несмотря на это, во мне неожиданно пробудился протест: я не хочу идти дальше из-за вспыхнувшего желания вернуться к Александру.
Без слов, на уровне телепатии я говорю Алазарису, что хочу вернуться на Землю, поскольку не уверена, что мой муж справится с постигшим его горем. Я должна быть рядом с ним. Меня угнетает мысль, что своей смертью я предала его и нашу любовь.
Мой Гид – проводник успокаивает меня, но я все равно чувствую себя подавленно. Я не могу понять, как позволили этому случиться, как могли так поступить со мной…
– Вы заставили меня и Алекса пройти через непонимание, душевную боль, развод и эмоциональные потрясения, а теперь разъединили нас, не позволив до конца простить друг друга и помириться, насладиться рождением и общением с ребенком, которого он так хотел, – выплескивала я из себя возмущенные мысли. – Я любила его, несмотря на наш временный разрыв. Я хотела сказать об этом после возвращения к нему, а теперь… И как же моя мама? Она до сих пор еще не смирилась со смертью отца, а теперь и меня потеряла. Навсегда. Переживет ли она очередной удар судьбы?
И я заплакала, горько и безнадежно, при этом всё же понимая, что это только память о слезах, которые были свойственны моему физическому телу, которое я покинула, но от этого легче не стало.
Алазарис пытается меня успокоить тем, что все у меня было согласовано с Гидом-наставником, что я выполнила намеченное в последнем земном воплощении и все идет так, как и было спланировано, но я не соглашаюсь с этим. И тогда он послал мне информацию о будущем Алекса и мамы без меня.
Я увидела собственные похороны. Возле гроба стоит Алекс, осунувшийся, похудевший и очень печальный. В глазах застыла тоска… и неизбывное чувство вины. Незаживающая рана в сердце и осознание невосполнимой потери вызывают слезы в его глазах, которые медленно скатываются по его щекам.
Рядом мама, постаревшая в одночасье. Она опирается на руку Андрея, моего старшего брата, бледное лицо которого застыло, словно маска. Мама не сводит глаз с моего тела в гробу, накрытого белым плотным гипюром, и не перестает шептать: «Нет, я не верю, что Анечки больше нет. Этого не могло с ней случиться»…
Эту информацию сменила другая.
Мама продала дом и переехала к Андрею, поскольку не могла жить сама. Она заметно постарела и стала совсем седой. Жизнь забрала у нее двух дорогих людей, но она справилась, найдя утешение во внуках, которые переходили из детства в юность. Она сохранила память обо мне, но уже смирилась с моей смертью как с неизбежным злом, постигшим ее жизнь.
А вот и Алекс. Заметно возмужавший. Он
