смерив ее очередным снисходительным взглядом.
– Мам, я не хочу об этом говорить.
– Чего вдруг?
– Ничего. Мою личную жизнь обсуждают все кому не лень, и это уже бесит, – раздраженно сказала Ирина, сняла с плиты закипевший кофе и разлила его по крошечным, с наперсток, чашкам. Получив свою порцию, Алла с любопытством уставилась на дочь.
– Кто это обсуждает твою жизнь?
– Да все подряд. На работе, во дворе. Стеша ежедневно шипит из-за дверей, что я проститутка.
Алла аккуратно отхлебнула кофе.
– Надо же, – усмехнулась она. – Эта старая курва еще жива?
– Жива и прекрасно себя чувствует, к сожалению, – зло сказала Ирина, уселась на стул и мечтательно добавила: – Когда-нибудь она выбесит меня настолько, что я ее придушу.
– Это правильно, – кивнула Алла и улыбнулась, обнажив мелкие зубы. – Не сдерживай себя в следующий раз.
Простонародное «не сдерживай» с королевским обликом матери никак не вязалось. Ирина с сомнением посмотрела на нее и, решив, что та все-таки на ее стороне, нехотя рассказала о том, как застала Сергея с шлюхой Наташкой. Спустя неделю обида ничуть не стала слабее, продолжая клокотать вулканической лавой. Чувствуя, как дрожит голос, она запила ком в горле кофе и торопливо встала сварить еще порцию.
Алла барабанила пальцами по столу, вздыхала, мялась и все смотрела внутрь чашки, словно раздумывая, не погадать ли на кофейной гуще, а потом резко встала, открыла шкафчик и, почти не глядя, вытащила из него пачку тонких сигарет, которую Ирина прятала на черный день. Та глядела на мать во все глаза.
– Я их на это же место прятала, – невесело усмехнулась Алла. – Помнишь, наверное? Еще до того, как переехать.
– Помню. Это привычки или генетика, как думаешь?
Алла нервно пожала плечами, закурила и небрежно сунула сигареты и зажигалку Ирине. Та тоже закурила, выдохнула в воздух сизый дым и, поискав пепельницу, поставила ее на стол.
– Что думаешь делать? – тусклым голосом спросила мать. – Если придет – простишь?
Ирина не ответила, пожала плечами, точь-в-точь как мать, и отошла к окошку.
– Не знаю. Я ведь никогда с таким не сталкивалась, не думала даже. А оно вон как… Лежишь ночью, смотришь в потолок, а у самой в голове как шестеренки тикают: за что, за что? Кого винить? То ли его, то ли себя, то ли еще кого?
Алла помолчала. Ее сигарета светилась злым красным огнем, стоило сделать вдох.
– Не знаю, что тебе сказать, – призналась она. – Измена – такое дело, к которому никогда не бываешь готов. Как война, например, или смерть, или болезнь неизлечимая. Живешь себе, а тут – бац, как сосулькой по лбу. И никакого рецепта, как дальше жить: то ли простить, то ли выгнать, то ли еще что…
В голосе стальной и непоколебимой матери вдруг прорезались незнакомые нотки. Ирина впилась в лицо Аллы со смутным подозрением.
– Так говоришь, будто это тебе не в диковинку, – сказала она. Мать
