и опровержения, в отличие от истинной информации. Но в случае с розовым слоном слишком уж все явно. Чем сложнее понятие или идея или чем менее очевидно, верны они или неверны («В штате Мэн нет ядовитых змей». Верно или нет? Вперед! Но проверка факта возможна и в этом случае. А как насчет вот такого: «Смертная казнь – не столь суровый приговор, как пожизненное заключение». Что скажете теперь?), тем больше усилий требуется для их анализа. Вдобавок достаточно самой малости, чтобы этот процесс прервался или вообще не начался. Если мы решаем, что утверждение звучит достаточно правдоподобно («само собой, в Мэне нет ядовитых змей, а что?»), тем больше вероятность, что мы автоматически примем его на веру. Аналогично, если мы заняты, находимся в состоянии стресса, отвлекаемся или наши ментальные ресурсы исчерпаны по другой причине, мы можем и впредь считать какое-либо утверждение верным, даже не удосуживаясь проверить его, – при столкновении со множественными задачами наши интеллектуальные способности оказываются попросту слишком ограниченны, чтобы справиться со всеми задачами сразу, в результате процесс проверки информации страдает одним из первых. Когда это происходит, у нас остаются нескорректированные представления – которые мы позднее будем вспоминать как верные, хотя на самом деле они неверны. (Есть ли в штате Мэн ядовитые змеи? Да, на самом деле есть. Но если вам зададут тот же вопрос через год, еще неизвестно, как вы ответите на него, особенно если прочитали этот абзац в состоянии усталости или постоянно отвлекаясь.)
Более того, не все в мире настолько однозначно, не все делится на черное и белое – или, если уж на то пошло, на розовое и серое, как наши слоны. Далеко не все то, что наша интуиция называет черным или белым, в действительности является таковым. Ошибиться ничего не стоит. В сущности, мы мало того что верим всему, что слышим, по крайней мере в первый миг; даже когда нас заранее предупредят, что нам предстоит услышать неверное утверждение, мы, скорее всего, воспримем его как верное. К примеру, в случае такого явления, как фундаментальная ошибка атрибуции (далее мы поговорим о нем подробно), мы исходим из того, что человек действительно верит в то, что говорит, и придерживаемся этого допущения, даже когда нам подробно растолкуют, что дело обстоит иначе; вероятнее всего, мы будем по-прежнему судить о говорящем в свете своего изначального допущения. Вернемся к предыдущему абзацу: как вы думаете, я действительно верю в то, что написала о смертной казни? У вас нет оснований для ответа, я же не высказывала вам своего мнения, тем не менее есть вероятность, что вы уже ответили на этот вопрос, восприняв мои слова как мое мнение. Гораздо больше тревоги внушает еще одно обстоятельство: даже когда мы слышим какое-либо отрицательное утверждение, например «Джо не связан с мафией», вполне возможно, в конце концов мы запомним его неправильно, без элемента отрицания, и поверим, что Джо на самом деле связан с мафией, и даже если не поверим, то скорее всего у нас сформируется негативное мнение о Джо. А оказавшись в роли
