с эскалатора, и он зажевал мою подошву. Пришлось бежать до института босиком. А позже в тот же день я потеряла девственность. Этот случай научил меня не забивать голову всякой ерундой, тем более я даже не овен, а скорпион.
– Я недавно увидел вакансию редактора в журнал о зодиаке и эзотерике. Главным требованием было «Верить в сверхъестественные явления и магию». Позвонил им, спросил, можно ли записаться на собеседование, а они ответили, что собеседования у них проводятся удаленно, в астрале.
– А ты что?
– Я попросил уточнить время связи и на какой частоте работает их хрустальный шар. В итоге они сказали, что свяжутся со мной во сне, до сих пор жду.
– Обидно, возможно, это была работа твоей мечты. А сейчас ты где работаешь?
– У меня игрушечная фабрика.
– Своя фабрика игрушек?
– Своя игрушечная фабрика. Бывшая жена забрала ещё не все вещи, осталась сынишкина игрушечная фабрика.
– Ты ведь не только что это выдумал?
– Нет, гораздо раньше.
– Ты из тех людей, которые никогда ничего не говорят серьёзно?
– Я из тех людей, для которых есть вещи серьёзнее реальности.
В зеркале отражается один из плакатов с жеманными самцами-моделями. Я спрашиваю:
– Что ты думаешь о запрете пропаганды гомосексуализма?
– Думаю, что мы испытываем слишком много ненависти к людям, отличающимся от нас, хотя порой её стоило бы поберечь для тех, кто на нас похож.
– Ты бы понравилась Буковски.
– Откуда тебе знать?
– Я прочитал все его книги.
– Даже стихи?
– Стихи – нет. Нельзя быть мастером прозы и при этом писать хорошие стихи. Он сам говорил, что стихи для него – пустой жанр.
– Зачем тогда он их писал?
– Ему нравились чтения. Он обкуривался, напивался, читал свои отвратные стихи, люди ему аплодировали, просили автографы, потом он получал деньги, и вот – новый рассказ готов. Ну и ещё он всегда охмурял пару слушательниц, чтобы рассказ был не без сальностей.
– Ты бы Буковскому не понравился.
– Буковски не склоняется.
– Ты бы Буковски не понравился.
– Почему?
– Потому что этому сукиному сыну нравились только бухло, бабы и Хемингуэй, – сказала парикмахерша, и у меня снова встал.
– Тебе нравится Хемингуэй? – спросил я.
– Мне нравится, как он пишет про войну, но не про мирное время. Как только у него над головой не свистят пули, как в «По ком звонит колокол», он сразу становится невыносимым занудой. Шляется по ресторанам, выкаблучивается при выборе вина и злоупотребляет формулировкой «Любили друг друга всю ночь», – Виктория театрально закатила глаза. – Как, например, в «Празднике, который всегда с тобой».
– Точно. Начинал читать «Прощай, оружие» с надеждой, что прощание состоится в финале. А tenente на первых двадцати страницах поймал коленями вражеский снаряд и лёг в госпиталь.
