быть за городскими стенами, конечно же оставив почести на том же уровне, забывая о мертвых каждые пятьдесят лет. У неё здесь никого не было, она не родилась в столице, и была этому рада, ведь могилы её родителей имели надгробные камни, и её родители останутся на сотни лет в покое, пока земля полностью не поглотит остатки их тел. Столичные обычаи всё ещё виделись ей, деревенщине до мозга и костей, слишком холодными и пустыми. Что ж, этот холод и равнодушие позволили ей заняться мужской работой и жить свободную жизнь, и она была благодарна богу за это. В столице она впервые увидела своего рыцаря. А это стоило всего.
Черный завел её в склеп благородных. Колея к нему была вся исхожена и полна воды, предолев её он без колебаний прошёл в темнеющий провал и Корделия за ним. Она ничего не видела, огня у них с собой не было. Она полагала Черный тоже не видит в темноте, он ударился о что-то ногой и чертыхнулся, и она обошла то место по дуге. Что-то щелкнуло, раздался звук с каким кирпич ломается о камень, пахнуло мертвечиной от порыва сквозняка. Он вскрыл чей-то гроб? Неужели Феликс Кровавый – вампир? Черный замер, Корделия ощутила как дернулась его худая прохладная ладонь. Он бы сам сошёл для неё за вампира. Но отпускать его руку в темноте, когда они давно забрались далеко от входа…
Дерьмо! Я плюнул на собственное восстановление и создал шаровую молнию, тихую убийцу, и пустил её красться вперёд, в открывшийся провал. Феликс не хранил у себя разлагающиеся тела, он всегда избавлялся от улик, прикапывал в чужие могилы неудавшиеся экземпляры, те что стыдно было вручить на блюдечке страже. А это значило одно – либо он окончательно сбрендил, либо подох наконец, давно ему пора. Но был и третий вариант. В котором я и убедился. В своём любимом уютном кресле, будто вырванном из хором самого короля, на нас взирал неписанный хозяин кладбища, освещённый холодным светом моей электрической красавицы. Только взирать ему конечно было нечем, глаз у него не было, из них обоих торчало по тонкому стилету, вбитому с такой силой, что прошили старику череп с обратной стороны и пришпилили его извращенскую башку к каменной стене. Глаза его вытекли темными дорожками на худые скулы и белую редкую бородёнку, в кресле он против своего обыкновения не развалился, казалось он на нём привстал, держалось его тело в своём положении на двух этих стилетах, а вовсе не на заднице, как подобает сидящим людям.
Пред ним традиционно стоял его любимый стол для разделки туш, с ремнями и пятнами крови разной степени старости, я помнил как он любил развалиться в кресле и наблюдать, не обязательно смерть, он любил наблюдать как молодая девушка, обнаженная до панталонов и в кляпе пытается выбраться, что-то нечленораздельно вопит, льёт слезы и пытается что-то сказать ему глазами. Что он каждый раз надеялся в этой сцене найти? Не мне судить, я видел лишь жалких людей, и они не вызывали во мне никакого интереса. Но он, он не был магом, как я, и в то же время он не был человеком, он был алхимиком, и я ещё не решил как к нему относиться,
