лужам и скрылся.
Даниилу неловко было спрашивать спутника, как найти его в Ленинграде, но не хотелось и терять странного астронома. Он по-детски заерзал, как всегда, когда не решался задать важный вопрос, и эта нерешительность не ускользнула от собеседника.
– Не желаю вам удачно устроиться, ибо знаю, что вас ожидают, – сказал он важно. – Относительно своего пребывания не могу сказать ничего, ибо меня не ожидает никто.
– Я остановлюсь у дяди, – торопливо сказал Даня, – и если вам ненадолго, то, может быть…
– Благодарю вас, я еду надолго, – веско сказал попутчик. – У меня не бывает трудностей с ночлегом, а только с тем, чтобы выбрать из многих верный ночлег. Встреч я не назначаю, полагаясь на судьбу: со мною давно уже не бывает ничего случайного. Звезды ясно свидетельствуют, что встреч будет у нас с вами три; одна состоялась и, смею думать, помогла скоротать путь.
Даня горячо закивал.
– Я хотел только одно, – сказал он, страшно смущаясь. – Мне просто проверить… я в детстве часто угадывал – если кто-то придет или что будет в журнале… Это прошло потом, но иногда получается. Если не хотите говорить, то не нужно. Но мне показалось, что вы астроном – сам не знаю почему, глупо ужасно. Просто скажите, астроном или нет.
Он тут же раскаялся в своем порыве, ибо заметил, как бровки мнимого астронома поползли вверх, а глаза стрельнули по сторонам; казалось, услышанное неприятно изумило его. Он выдержал мучительную для Дани паузу, но вдруг усмехнулся, словно решившись на забавное признание.
– Что же, вы не без способностей. Звук услышан верно, но запомните, что прислушаться – еще не главное. Вся штука в истолковании, а это дается уже не способностями. Здесь ничего не сделаешь без посвящения.
Даня кивал, ничего не понимая.
– Впрочем, и немудрено, – снисходительно добавил попутчик. – У меня было столько имен, что я и сам не на всякое отзываюсь. Нынешнее мое имя Остромов, с начального «О». Нет ничего странного, что вам послышался астроном. Да и звезды мне не чужие. Желаю здравствовать.
Поезд подплывал к перрону, и к дверям стояла уже очередь; к окнам стягивались встречающие, высматривая родню. Астроном небрежно кивнул, легко поднялся и, не прощаясь, смиренно встал в конец очереди. Сзади шумно толкался студенческий молодняк, и кто-то с перрона уже шлепал ладонями в окна, приветствуя москвичей. Стоя на перроне во влажном апрельском тепле, в густом запахе дыма, мазута и грязи, Даня поглядел вслед попутчику: тот уходил не оборачиваясь. Что же, проверим насчет трех встреч. Даня подхватил мешок и направился в город.
За шестьдесят лет до них таким же пасмурным утром в тот же город въехали другие двое, и один из них тоже был идиот, а другой – убийца.
Город стоял, как обделавшийся старик.
Юсуповский дворец был теперь Домом работников
