у тебя, это, уголек есть?
И снова закашлялся.
– Нет, – ответил я.
Человек снова захрипел, пробормотал что-то неразборчивое и замолк. Больше он не говорил.
Прошло еще полчаса, и в двери лязгнул ключ. Я вскочил с нар, напряженно вгляделся в окошко.
Дверь со скрипом открылась, на пороге стоял высокий молчаливый парень в маске и камуфляже. Это все тот же Серега? Черт их разберет в масках…
Жестом он показал выйти.
Я вышел из камеры, боязливо оглядываясь. Парень в маске снова надел на меня наручники и повел наверх. Проходя по коридору, я попытался вглядеться в окошко камеры, где, скорее всего, сидел тот хриплый, но ничего не увидел.
В том самом кабинете, где час назад меня допрашивали, на стуле перед полковником сидел Капитан. Он выглядел потрепанным, со взъерошенными волосами и кровоподтеком под глазом, но, увидев меня, тут же улыбнулся во все зубы и пожал плечами, будто извиняясь.
– Садитесь, – угрюмо сказал мне полковник.
Меня подтолкнули вперед. Я уселся рядом с Капитаном.
– Как мы и договаривались, товарищ полковник, – с улыбкой сказал Капитан.
Полковник набрал воздуха в рот, сжал губы, зло посмотрел на него. Не дожидаясь ответа, Капитан продолжил:
– Этот человек нужен институту. Вы это знаете.
– Ага, – угрюмо ответил полковник. – А еще этот человек убил одного из наших людей.
Капитан вздохнул.
– Без обид, товарищ полковник. Вы представляете здесь порядок, но не власть. Институт – власть.
Он говорил быстро, по-прежнему слегка картаво – видимо, он картавил только когда волновался.
Человек в маске и камуфляже вдруг повернулся к Капитану и спросил басовитым голосом:
– Какая же у них власть, если они носу не высовывают из своего института?
– Вам нельзя идти против института, – продолжил Капитан, не обращая внимания на человека в камуфляже и продолжая смотреть на полковника.
– Вы прекрасно знаете, – продолжил Капитан, – что только от института в конечном счете зависит, что будет со всеми нами. Институт сейчас близок к решению проблемы, как никогда. Поэтому – да, за ними сейчас последнее слово. И им нужен этот человек. Они расстроятся, если не получат его. А если расстроится институт, плохо будет не только вам, плохо будет вообще всем. Очень плохо. Очень.
Последнее слово он проговорил сквозь зубы, не переставая улыбаться. И продолжил, горячо, сбивчиво, еще сильнее картавя:
– И еще раз повторю. Я знаю, вы цените и уважаете установленный здесь порядок. Мы поступаем так. Вы освобождаете этого человека. Взамен институт будет вам благодарен. Это во-первых. Во-вторых, институт закроет глаза, скажем так… на результат недопонимания между мной и вашими людьми, – он указал пальцем на кровоподтек под глазом. – Я знаю, у вас есть причины меня не любить, но у вас нет никакого права проявлять эту нелюбовь физически. Понимаете? Да, может быть, он убил майора Денисова. Скорее
