еструктивность всегда найдет лазейку. Преступность никогда не победить, воздействуя на нее страхом и силой. Столько лет прошло, а правосудие до сих пор не поняло, что страх и сила порождают деструктивность, а не контролируют ее. Оно придумает сотни способов спрятать нас за решетку, запретить показывать нас по телевидению теми, какие мы есть. Оно будет строить из нас монстров и делать вид, что добро побеждает зло. Но тем самым, бессмысленно маскируя болезненную действительность, правосудие лишь помогает злу становиться хитрее, сильнее, влиятельнее и изворотливее. Оно придумает дубинку, мы придумаем ружье. Оно придумает бомбу, а мы подкупим того, кто умеет делать такие бомбы. Оно придумает систему, но мы проникнем в нее и изменим. Мы уже сделали это.
Намордниками, дубинками, тюрьмами и насилием они лишь помогают нам.
Чтобы убить свою первую жертву, мне потребовалось создать вторую личность.
Эта альтернативная личность ходила туда, куда не ходила я. Она делала то, что не делала я. И выглядела совсем не так, как я.
Его звали Григорием Васильевичем Баркетяном. Cорок шесть лет, трое детей. Самой старшей двадцать лет. Самому младшему сыну – Стасу – восемь. Четырежды был женат.
Григорий – человек с трагической судьбой. Окружающий мир ненавидел несчастного и всегда ставил палки ему в колеса. Люди его окружали злые и несправедливые. Он часто любил размышлять об этом. Лучше всего – громко вслух, когда выпьет, и при слушателях. Налив себе водки, он вставал из-за стола, как оратор в центре небольшой замызганной кухни, окна которой выходили во двор хрущевки, и начинал ораторствовать. Его речам могли бы позавидовать древнегреческие политические манипуляторы и даже фальшивые нищие со своими иногда выдуманными историями. Нельзя было не сочувствовать этому высокому, здоровому, хотя и рахитично узкому в плечах человеку с большой тыквообразной головой. Голосом он обладал богатырским, зычным.
За плечами многострадального Григория имелось несколько попыток создать бизнес. Точнее, он своровывал или скупал чужими руками товар по дешевке, потом пытался продать его по более высокой цене. Иногда ему в этом помогала шайка рекетеров во главе с его старшим братом Семеном.
Однажды Григорий попытался обмануть своего клиента с товаром. Чтобы вывернуться он свалил всю вину на своего дядю, которому тогда было шестьдесят три года. В то время, пока дядю его избивали братки, Григорий спокойно стоял рядом и говорил, сокрушённо качая головой и будто призывая само небо в свидетели:
– Ну, как же так… Мы же с тобой родные люди. Как ты мог так подставить наших дорогих клиентов? Просто скажи, где товар, и всё закончится…
Дядя, разумеется, никак не мог знать, где товар и что происходит. Он смотрел на своего племянника с ненавистью и недоумением. Смотрел одним глазом, потому что второй превратился в буро-фиолетовый болезненный сгусток плоти на лице.
Однако, когда дядя пришел в себя, он натравил на своего обнаглевшего племянника своих хороших знакомых из органов правопорядка, и Григорию пришлось завязать со своим бизнесом.
Во всём виновата злая судьба, говорил он, стоя на кухне и честно заглядывая в глаза каждому своему слушателю.
Ничего на свете он не ценил в людях больше, чем их денежный потенциал и умение манипулировать другими людьми. Если к этому прибавлялась физическая сила, то для Григория такой человек становился пророком от Господа Бога.
Каждую из своих жен он искренне считал обслугой. Три женщины его благоразумно бросили, а четвертая терпела насилие и искренне думала, что если она забеременеет от этого человека, то ей и ее детям светит прописка в Москве. Но ей не светило ничего, потому что Григорий, всю свою жизнь учившийся кидать людей, кинул своих кредиторов, и теперь злые банковские коллекторы грозились отнять у него квартиру. Его жена сначала расстроилась, а потом вспомнила, что у родителей Григория есть дача недалеко от Москвы. Может, всё-таки ей что-то перепадет.
Григорий за всю свою жизнь не убил ни одного человека. Он жил в обычном доме, в обычной квартире и нарушал закон только по части мелкого мошенничества. Он часто говорил о своих серьезных моральных принципах. О том, как он любит свою семью и как много для нее делает. Обычно ему верили, потому что, как и всякий мало мальский мошенник, Григорий умел казаться убедительным.
Таких, как он – социальных огрызков девяностых, выброшенных в новое тысячелетие – в Москве и по всей России очень много. Своего маленького сына он намеревался воспитывать именно так, как воспитала его среда. И если это – не убийство, тогда закон и впрямь не совершенен.
Я решила лишить его жизни в сентябре. Кажется, было воскресенье. Я курила на своем балконе и, склонив голову, наблюдала за тем, как его жена напротив развешивает белье – полосатое засаленное полотенце, трусы, маленькие футболочки сына. У нее были жиденькие светлые волосы. Сама она представляла собой почти точный геометрически правильный круг с небольшой головкой
