мне приснился чудесный сон.
Я загорала на пляже, чувствуя под собой приятный жар горячего песка. Солнце ласкало кожу, а теплый ветер трепал волосы, принося с собой прохладные капли морской воды.
Рядом лежал умопомрачительно красивый, загорелый блондин и широко улыбался мне, сверкая ослепительными зубами. Я счастливо потянулась, обвила его шею руками и покрепче прижалась к горячей мягкой груди.
Вот только грудь вдруг оказалась холодной, как лед и ужасно твердой.
Не совсем понимая, где же я сейчас нахожусь, и что со мной происходит, я открыла глаза.
Взгляд уперся в красивый, точно сделанный из белого мрамора, голый торс, к которому я, собственно, и прижималась всем своим телом, обвив владельца этого торса руками за шею.
Я подняла голову повыше, увидев безукоризненно красивое лицо с тонким прямым носом и четко очерченными темными губами, которые сейчас были изогнуты в ехидной усмешке. И конечно глаза, ярко-алые, таинственно мерцающие, как угли, что неотрывно смотрели прямо на меня.
Черт, какой же он восхитительный, какой идеально красивый и как вкусно от него пахнет…
Эш!
Кровожадный вампир, который сейчас лежал в моих объятиях и пристально смотрел мне в глаза.
Окончательно проснувшись и вспомнив все ужасы вчерашней ночи, я резко отстранилась, пытаясь вырваться и оказаться от него как можно дальше, но из-за связанных рук, у меня вышло это не сразу.
– О, пирожочек, ты, конечно, тоже вкусно пахнешь, – мягко расхохотался Эш, наблюдая за моим барахтаньем.
Затем, наклонившись, он провел языком по моей шее и, причмокнув губами, добавил:
– Но в этом смысле еда меня вовсе не интересует.
И, сняв мои руки со своей шеи, он поднялся, а через несколько секунд стоял, уже полностью одетый.
– Знаешь, зефирка, ты разбудила меня своими обнимашками.
– Если ты больше не будешь спать, то развяжи мне руки, – кажется, я покраснела, как помидор.
Все этот чертов сон.
В жизни я ни за что бы по доброй воле не захотела оказаться к нему так близко. И уж точно не допустила бы подобных мыслей, которые он легко прочитал.
– Уже слишком поздно, чтобы спать, но слишком рано, чтобы выходить. Кажется, конфетка, на банкет мы сегодня придем первыми, – он присел рядом и быстро развязал мне руки.
На запястьях остались жуткие синяки, а правая кисть и вовсе кровоточила. Только сейчас я осознала, как же сильно болят эти места.
– О, зефирка, ты будто специально меня искушаешь, – он взял руку, на которой была ссадина и, заглянув мне в глаза, проникновенно спросил, – но мы же никому об этом не расскажем, верно?
– Нет, никому не расскажем, – я мотала головой так отчаянно, что сама себе удивилась.
Ни за что и никогда я никому об этом не скажу.
Это жаркое желание молчать, шло, казалось, из самого сердца, но все же, выглядело каким-то чужим, навязанным.
И лишь когда Эш медленно
