судьбы все равно не уйдешь.
Сашка кивает. Она нашла подтверждение своим мыслям. И рассказам других артистов, которые всегда утверждали, что Туманов фаталист. И явно знает какую-то тайну, другим не доступную. Считали его чем-то вроде талисмана. Мол, если страшно лететь, лети с Тумановым и ничего не случится. Он всю жизнь летал, плавал, ездил на чем угодно и куда угодно, не рефлексируя. Не побоялся сесть в истребитель. Пел в горячих точках. И теперь этот человек боится задохнуться ночью в собственной кровати. Где логика? Или в этом логика и заключается? В своей кровати особенно обидно. После стольких абсолютно безбашенных лет.
Он идет неторопливо, но в его спокойном шаге не старческая немощь, а чувство собственного достоинства. Большинство прохожих в такую погоду смотрят под ноги, а у него, как всегда, взгляд поверх голов. Как будто он на сцене. Сашка втайне любуется им. И вздернутым подбородком, и широкими плечами, и идеальной осанкой, которую не испортили годы. И даже волосами цвета перца с солью, которые он зачесывает назад, слегка фиксируя гелем. Раньше они держались еще и на лаке, но чертова астма внесла коррективы. И Сашке еще больше нравится легкая растрепанность в его прическе, появляющаяся к вечеру или в сырую погоду, когда одного геля явно недостаточно. Ой, кого она обманывает. Ей нравится абсолютно все. С ней рядом идет ее придуманный мужчина. Ее идеальный мужчина. Что бы ни казалось окружающим, до которых ей теперь нет ровно никакого дела.
Дверь почтового отделения он открывает царственным жестом. Пропускает ее вперед. К счастью, дождь смыл вечных бабулечек, желающих оплатить коммунальные услуги. У стойки только один влагоустойчивый дед заполняет какие-то бланки. Сашка встает за ним, жестом предлагая Всеволоду Алексеевичу сесть на стул. Всеволод Алексеевич отрицательно качает головой и остается стоять у нее за спиной. Не устал, хорошо. Правильно она сделала, что вытащила его из дома.
Дед все еще возится с бланками, никак не разберется, в какой графе что писать. Обычный дед, не слишком ухоженный, неприятно пахнущий, и Сашке даже не хочется анализировать природу этого запаха. С желтыми длинными ногтями и трясущимися руками. А ведь ему может быть даже меньше лет, чем Туманову. Сашка уже не раз убеждалась, что важен не год рождения, а то, как человек себя держит. Подумала и тут же устыдилась своих мыслей. Ей хорошо рассуждать. Может быть, дед одинокий. Может, у него нет никого, готового следовать по пятам днем и ночью. Гладить рубашки и стричь ногти. Впрочем, с маникюром Всеволод Алексеевич справляется сам. И следит за собой тоже сам. И гладит он лучше, чем Сашка, у которой вечно на каждой брючине по пять стрелок получается. К стирке она его не подпускает, даром что у них стиральная машинка. Порошки, кондиционеры – все это серьезные раздражители для астматика. Но в любом случае их двое. И у каждого есть как минимум одна причина чисто одеваться, аккуратно причесываться и прямо держать спину. А деда, может, никто дома не ждет.
– А здесь что писать? – в пятый раз спрашивает дед у почтовой работницы, которой нет до него никакого дела.
– Ну я же вам все сказала! Не отвлекайте,
