его левой руки подушечками часто-часто касались красочной благородной скатерти, будто играли на лютне или растушёвывали пигмент на камне. Глаза также встревоженно метались из стороны в сторону, будто старались найти знакомое лицо в толпе.
Потом он вдруг резко поднял голову и уставился на чашника в другом конце зала. По спине слуги пробежал холодок, заставляющий тотчас же выпрямиться и опустить плечи.
– Ты? Я не видел тебя прежде. Да, на твоём месте был Лиам. Подойди-ка.
Октавий общался учтиво со всей своей прислугой и с низшими слоями населения, но, конечно, без лишних почестей и благодарностей. Он не видел смысла кричать или избивать тех, кто выполнял всю грязную работу за него, как не видел смысла и чрезмерно хвалить их за это.
Молодой парень, на вид на пару лет старше Минора, но ниже ростом, быстро приблизился к господину. Это был Энтони, и он превосходно отыгрывал свою роль. Даже за столь короткий промежуток в два дня он успел узнать о Нимериусе и его сыне достаточно, чтобы сойти за «своего». Например, то, что совсем недавно они при сверхъестественных обстоятельствах потеряли Кассандру – верную жену Октавия и мать Минора. С другими рабами он общался только по делу и в случае внезапной потребности потренировать свои знания латыни и древнегреческого – в четвёртом веке в Римской Империи это были главные, официальные языки.
– Ещё вина, dominus5? – когда он наклонился к нему, высоко заделанный пучок забавно подался вперёд, а неубранные пряди легли на лоб.
– Пожалуй, откажусь, puer6, – Нимериус сделал сдержанный жест кистью. – Что случилось с тем, кто занимал твоё место прежде? Говори, если тебе это известно, – замолчав, он взял из глубокой тарелки с виноградом несколько спелых ягод.
Октавий Нимериус не только здесь, но и в Риме поддерживал дисциплину среди рабов не силой, а языком. Иногда речь бывает также остра и коварна, как и сабля разбойника в пустыне. Нимериус искренне верил, что бить розгами за проступок мог любой дурак, а вот объяснить и внушить необразованным рабам, почему же то или иное действие зовётся проступком, – не каждый. Но если слова не переубеждали сорванца, приходилось уподобляться большинству и брат в руки розги.
– Лиам устроил поджог одного христианского храма, dominus. Его казнили на месте, – ответ нисколько не удивил Нимериуса: он остался также не заинтересован и вдумчив, как и прежде.
– Это ты знаешь. Буду надеяться, что место чашника рядом со мной не сделает тебя богохульником.
– Вы что, dominus, – снисходительно заметил Энтони, однако уже и этой безобидной фразой позволил себе слишком много.
– Надо занять тебя делом. Так, слушай. Спустись к поварам и прикажи им немедленно испечь четыре солёные лепёшки и вместе с горячим медовым молоком подай их моему сыну. Если его не будет в своих покоях, поставь их подальше от балкона, окон и сквозняка. Я знаю, в новом месте он долго не может освоиться.
По подавленному взгляду ясных голубых глаз
Dominus (с лат.) – господин, хозяин.
Puer (с лат.) – раб, «мой мальчик».
