и жизнерадостного человека. Отличный фронтовой летчик. Несколько лет назад, спасая МиГ с остановившимся двигателем, остался жив. Тогда его наградили золотыми часами, он с гордостью показывал их мне. А нынче не получилось. Но почему? Да, проволочка с посадкой, растерянность руководителя полетов, его нечеткость в управлении ситуацией, о чем рассказывала магнитофонная запись.
Если бы были убраны шасси, то самолет, попав в болото, не перевернулся бы. Ох, уж это «бы». Шасси убрать – несколько секунд. Их-то у штурмана и не было.
Случаи остановки двигателя в воздухе было основным злом в эксплуатации МиГов. Заводской брак. Уже работая в разведке, приходилось ставить источникам задание по технологии изготовления надежных лопаток для турбин реактивного двигателя – и через пять, и через десять и даже двадцать лет.
Лопатка турбины отрывалась и попадала между вращающимися частями двигателя, разрушая его. Так случилось и в этот раз. Двигатель остановился, до посадочной полосы не хватило 2–3 секунды.
Из того времени память приносит радостное и трагическое, доброе и злое. Но я не хотел бы иметь память, которая создает атмосферу только спокойствия и умиротворения. Если есть Бог, значит, есть и дьявол. Такова уж доля людей – жить в добре и зле. Пусть все будет при мне всегда – это жизнь, а она многогранна. Не хочу забывать. И не могу!
Выстрел «Печального»
Профессионализм – это как умение плавать или ездить на велосипеде: или он есть, или его нет. Мой профессионализм инженера-артиллериста пригодился в более чем трагической ситуации.
В тот день были обычные учебные стрельбы. Ясная погода для летней поры – роскошь для северного края. Погода помогала новичкам из летчиков – их специально «обкатывали» в такую погоду. Во время полетов я старался быть на стоянке среди летчиков и техников. В этом была оперативная необходимость: общение создавало эффект привыкания к «особисту», восприятие его как своего коллеги по службе, эдакого доброго парня, интересного собеседника. И еще – короткие встречи с «помощниками».
В полдень со стороны Большого аэродрома донесся глухой взрыв. Расстояние в пять километров приглушило его, но как артиллерист я оценил его мощность – сильный, не похожий на разрыв снаряда или бомбы, даже цистерны с горючим. Взрыв распался на несколько более слабых. Из-за сопок возникло зарево, заметное даже в свете солнечного дня. Похоже, что-то случилось с самолетом авиации дальнего действия.
Я пошел в отдел – так всегда бывало в случае ЧП. Начальник отдела, как никогда, был мрачен:
– Только что сообщили: на взлете взорвался ТУ-16.
– Да у них же сегодня должны были быть полеты на Дальний Восток. Беспосадочные. Это десять тысяч километров!
Я ужаснулся: на борту тринадцать человек экипажа, полная бомбовая нагрузка, боекомплект, а главное – полный запас горючего… Теперь я понял, почему было несколько взрывов: в первую очередь горючее в воздухе, а затем
