бетонированном русле – «раз и навсегда, только так, а не иначе».
Как и многие философские системы, кантианство оказалось, в своем роде, дефектной ведомостью знаний человеческих. По дефектам философских систем можно видеть дефекты точного знания, дефекты науки на протяжении истории.
Обладая очень небольшим количеством сведений о природе мира, люди всегда нуждались в их обобщении, в их объединении. Им хотелось обязательно составить общую картину мира и увидеть в ней не только сам мир, но и своё место в нём. Им приходилось фантазировать, латая домыслами чудовищные прорехи в точных знаниях и люди обращались к богам тогда, когда никакие фантазии уже не помогали свести концы с концами. Создателям этих систем казалось, что им удалось нарисовать истинный портрет мира. А последующие поколения, вооружённые бОльшим опытом, разглядывали этот портрет и отмечали все наивности, все неточности и всю неполноту этой картины мира от философии, какой бы «новой» она не была.
Последняя философия рассматривала природу, солнечную систему и космос – в его развитии, в его становлении. Но человеческое сознание, наш разум тоже должен иметь историю…
Разум нельзя принимать как нечто раз и навсегда данное нам. Нельзя считать извечными априорные принципы познания, то есть то, что внедрялось в мозг и формировало мозг на протяжении огромных периодов существования жизни.
Каким способом гравировала природа свои законы на мозговой коре в виде извилин, каков механизм передачи от поколения к поколению этих «априорных» принципов – мы пока не познали.
Но мы знаем, что не чьи-нибудь, а только и именно черты природы отштампованы в нашем сознании. Приземлённо, Бертран Рассел утверждает даже, что кантовское представление об априорном пространстве, абсолютно пустом и бесконечном, могло возникнуть в мозгу человека, который живет на равнинной местности, вроде той, где расположен Кёнигсберг. «Я не вижу, – пишет Рассел, – как обитатель альпийских долин среди гор мог бы принять такое представление о мире».
Вот ведь какой «материалист» этот Рассел! Если следовать тем же путём идей, можно было бы заключить, что именно в альпийских долинах среди кривого горного рельефа должно было возникнуть представление о пространстве, обладающем кривизной.
– Ну конечно! – мог бы сказать на это сэр Бертран. – Так оно и получается. Понятие пространства, обладающего кривизной, было введено в физику именно в альпийских долинах: Эйнштейн жил в Цюрихе и Берне, когда писал свои первые работы по теории относительности! —
Получается забавное развитие идеи о похожести творения на творца: житель равнин – одна физика, житель гор – другая! Но можно предложить ещё одно звено в цепи подобных рассуждений, например, спросить:
– А что же остаётся на долю жителя лесов? —
– Ха-ха! – могли бы нам ответить. – В лесу есть трава, кустарник, подлесок, кроны деревьев – миллиарды листьев заполняют всё, что видит глаз. Не так ли заполняют всё пространство и всё время «мировые точки» в четырехмерном
