пожухлой траве.
– Тайсон! Это же Айше! – крикнула я ему, со стыдом вспоминая, что я забыла дать псу его вечернюю пайку – молоко с хлебом. Он растолстел, этот Тайсон (милая смесь спаниеля и дворняги), и даже прилипшая к его телу мокрая шерсть не сделала его ходячим скелетом, как всех местных собак. Видно было, что он завидный толстяк («Ната, ты так кормишь своего Тайсона, как мы не едим!»).
Айше помахала мне рукой, села в машину и уехала.
Тайсон, отлаяв положенное, смотрел на меня выжидательно-весело – мол, видишь, Вьюгина, я заработал свой ужин, не пускал Айше в дом!
– Я люблю тебя, Тайсон. – Я погладила высунувшуюся из будки мокрую морду собаки и сказала: – Я сейчас.
Конверт, красивый, голубой, лежал на столе, пока я готовила ужин для Тайсона: парное козье молоко, хлеб. Смешав все это в миске, я отнесла еду Тайсону, вернулась и села, будучи не в силах оторвать взгляда от конверта. Это было послание из Munchen – Мюнхена. Вот так. Больше того, я разглядела даже имя адресата: Sofi Bechner, Софи Бехер.
Кто такая? Почему я ее не знаю? Главное, это женщина. В последние два-три года я не доверяю мужчинам. Я боюсь мужчин. Я ненавижу мужчин! И у меня на это, как говорится в одной дурацкой песенке, тысяча причин. Вернее, одна: смертельный страх. Мужчина по имени Тони, вернее, мальчишка по имени Тони, виновен в том, что я теперь – здесь. Не в Москве, в комфортабельной квартире на Цветном бульваре, рядом с любящими меня родителями, а в глухой болгарской деревне, где единственными близкими мне существами являются собака Тайсон, козы да несколько кур-несушек. И у меня часто нет денег на самое необходимое. Я давно уже покупаю себе вещи «вторая рука» – то есть секонд-хенд – и ем то, на что мне удается обменять молоко, яйца плюс то, что вырастает на моем большом запущенном (мой первый крестьянский опыт был не совсем удачным) огороде. Сто левов (пятьдесят евро) мне платит женщина по имени Нуртен – жена самого зажиточного крестьянина Страхилицы Эмина. Я помогаю ей по хозяйству. Иногда она дает мне мясо, мед, брынзу. Однажды она связала и подарила мне теплые цветные терлицы[2].
Я живу в Страхилице уже около двух лет. Стала привыкать к туркам и их образу жизни. Каких только имен я тут не услышала – некоторые просто невозможно запомнить, они ни с чем не ассоциируются.
И вдруг – Софи Бехер. Кто такая? Почему не знаю?
Но что эта женщина не имеет никакого отношения к моей варненской истории – это точно. В семье, в которой я оказалась, промышляют белыми русскими женщинами. Русскими. Такими, как я.
Я взяла в руки конверт. Поднесла его к носу и вдохнула запах. Он пах дождем, этот волшебный немецкий конверт. Что в нем? Очередное приглашение в новую жизнь, где эту самую жизнь у меня вновь попытаются отнять? Если в Варне у меня собирались сначала выдернуть золотые коронки (которых у меня, к счастью, не оказалось), потом – удалить внутренние органы, а «чехол» моей неудавшейся жизни – мое пустое, ничего не стоящее в смысле трансплантации тело, – выбросить на помойку, на съедение диким собакам, то что предлагается мне на этот раз, да еще и в далеком и неизвестном
Терлицы(-чки) – вязаные, с национальными узорами, короткие носки-тапочки.
