в сердце. Я не смогла впихнуть в себя ничего из того, что лежало на столе. Я даже воды выпить не смогла, когда шеф сказал первый тост. Меня скрутило так, что хотелось выть. И когда моя новая коллега заботливо посмотрела на меня и дёрнула башкой, мол, «ты чего там?», я только смогла покачать головой и ретироваться из-за стола вовсе. Ушла наверх, подальше от людей. И заревела. Оно как-то, знаете, само заревелось, сначала без особой подоплёки. Ну, просто устала, вот и заревела. Но дальше – больше. Я ревела всё сильнее, начала сморкаться, вытирать рукавом пальто тушь, захлёбываться в истерических всхлипах и утыкаться лицом в забор. А вокруг – вот такая красота. И только я поднимала глаза на Байкал, меня накрывало с новой силой. Я слышала, как наши смеются над чем-то и наконец-то переключились от работы. Но взять себя за шкирку я не могла физически. Слишком много всего произошло за эти месяцы, и вот в по иронии судьбы именно в месте отдыха отдыха-то и не получилось. Через пятнадцать минут сплошного, неостанавливающегося рёва я поняла, что не могу испортить праздник хорошим людям. А они правда хорошие. Как прийти с кислой рожей, сесть за стол, жрать шашлык и через силу улыбаться, мол, не-не, всё нормально, когда всё нихрена не нормально. Когда хочется пойти прямо на берег этого моря и утопиться, в чём есть: пальто, сапогах и с сумкой на плече.
И тогда я вызвала такси. Сначала я думала, что увижу сумму заказа и слёзы высохнут. Но нет. Увидела, заревела ещё громче, подтвердила заказ и стала думать, как забрать свои вещи из дома и обратно выскользнуть незамеченной. Потому что любой нормальный человек потащит другого человека с зарёванным лицом обратно к людям, чтобы тот, зарёванный, ничего с собой не сделал. В общем, не буду рассказывать историю, как я пережидала, пока в 20 см от меня проходят наши: с шашлыком, смехом и хорошим настроением. Я старалась шмыгать потише (потому что слёзы вообще отказывались куда-то деваться) и молилась только об одном, только б никто не решил зайти в комнаты за какой-нибудь хернёй типа платочка, или расчёски, или телефон зарядить.
В машине я дала себе волю. Воспитание, конечно, заставляло меня задушенно всхлипывать в платок, но поделать я уже ничего не могла, это была натуральная истерика. Байкал меня чистил так, что аж выворачивало. И тут ещё начались сообщения и звонки от наших, и я вообще потеряла на какое-то время контроль. Потому что вот, люди волнуются и хотят, чтобы ты вернулась. И они всё звонили-звонили-звонили, писали-писали-писали. А я всё больше сворачивалась в колени на заднем сидении, пока не промычала оттуда водителю – простите, у меня мама умерла, я не могу успокоиться. И каждый раз, когда мне казалось, что вроде начинает отпускать, я поднимала куда-нибудь глаза повыше, к небу, чтобы слёзы не катились уж совсем ручьём, видела какое-нибудь облако – чёрт его знает, почему сегодня на меня так всё влияет – и задыхалась в новых рыданиях. Я высморкала два тканевых платка и целую упаковку бумажных салфеток.
Дома я прорыдала еще два часа без остановки. У этого слёзного крана сорвало резьбу. А сейчас я внезапно устала, сходила умыть лицо
