Джона цепочка с кулоном в виде сердечка и с тремя бриллиантами, которую он купил Йоко после ссоры много лет назад и которую она, будто это какой-то ритуал, отдала ему. Сойдет?
– Спасибо. Ты меня просто спас.
– В любом случае, с людьми разговаривать весело, и когда тебя фотографируют – тоже… то есть забавно не фотографироваться, а разглядывать снимки, они ведь будут у тебя и через десять лет. Мы работали с Итаном Расселлом, который фотографировал нас в 1969-м, и с Энни Лейбовиц. Она снимала меня для моей первой обложки Rolling Stone. Приятно было повстречать тех, кого мы знали, и снова замутить все это – мы ведь удержались на плаву. Мы-то с тобой когда впервые встретились?
– Я познакомился с тобой и Йоко в Лондоне 17 сентября 1968 года, – назвал я ему точную дату первой из множества наших встреч.
Мне повезло оказаться в нужное время в нужном месте. За год до того я окончил Беркли со степенью магистра в области литературы, но прелесть академической жизни меркла в свете того, что казалось социальным, культурным и политическим пробуждением великой новой Америки. Для меня, как и для многих других в Сан-Франциско, 1960-е были тем временем, когда люди жили настоящей жизнью. Куда бы вы ни шли, везде, как пел Боб Дилан в Tangled Up in Blue, “по вечерам в кафе играла музыка, а в воздухе пахло революцией”[28]. Среди лозунгов студенческих протестов во Франции в мае 1968 года были “Живи не тратя времени”[29] и “Скука контрреволюционна”. И на Телеграф-авеню в Беркли, и в Хейт-Эшбери в Сан-Франциско[30] жили не скупясь, а скуки попросту не существовало.
Каждый считался гением, пока не было доказано обратное. Никто не знал наверняка, когда, где и в чьей компании может внезапно соткаться магия. Источником счастья мог оказаться любой англичанин или индиец. Но были и местные – Grateful Dead, Jefferson Airplane, Creedence Clearwater Revival. Даже такие коммерческие коллективы, как Monkees, которых Джон Леннон однажды назвал “величайшими комиками со времен братьев Маркс”, смогли произвести на свет ослепительную I’m a Believer, так что предугадать, когда появится новый Орфей или Давид, было просто невозможно.
Более того, любой мог оспорить все что угодно. “Нужно быть крутым, чтобы тебя заметили”[31], – пел об этом Джон Леннон в Come Together. Нам была нужна только любовь, и благодаря одноименному битловскому гимну мы понимали, что все можно сделать и спеть, поскольку все уже сделано и спето (“Невозможно познать непознаваемое, / Невозможно увидеть невидимое”[32]). Это было просто: все, что нужно понять и создать, достаточно просто вспомнить и заново воссоединиться с тем, что всегда оставалось на виду.
Сам я часто вспоминаю одно январское утро 1966 года в Беркли. Только что вышел битловский альбом Rubber Soul, и, гуляя по Бенвеню-авеню, я, к своему изумлению, услышал из открытых окон перекликавшиеся и перекрывавшие друг друга звуки песен Girl, The Wo r d и Norwegian Wood. Я чувствовал себя так, будто Beatles воплотили в жизнь мечту французского поэта Артюра Рембо о создании универсального языка и преобразовании мира посредством своего рода акустической алхимии и все мы просто
В оригинале лозунг звучал
Калифорнийские центры движения хиппи 1960-х годов и главные места действия Лета любви.
