проезду между складами, но на этот раз Андэль решил пойти не в общем потоке, а самостоятельно – через старые гаражи.
Вначале ему понравилась забытая, заросшая ромашкой и подорожником тропа, однако вскоре он пожалел о принятом решении. Тропинка куда-то исчезла, и под ногами начали попадаться ржавые железяки и строительная арматура, не говоря уже о том, что постоянно приходилось обходить колдобины и маслянистые лужи, как будто здесь недавно случилось масштабное подтопление мазутом или ещё неизвестно чем. И тут Андэль неожиданно для себя полетел. Так, совсем невысоко, в метрах двух-трёх от земли.
Все его попытки взять выше не принесли заметного успеха, хотя немного приподняться Андэлю было попросту жизненно необходимо: ему то и дело приходилось уворачиваться от свисающих кабелей и многочисленных проводов, всяких там торчащих шестов и бетонных балок.
Тем не менее его первый полёт можно было бы назвать вполне успешным, если, конечно, не считать касательного столкновения с крепёжным швеллером стальной фермы, внезапно выплывшей из-за кирпичной стены, оказавшейся столь высокой, что пришлось облетать её по всей длине.
Андэль терялся в догадках, где бы он мог с пользой применить обнаруженный у себя дар. Цирк и эстраду он отбросил сразу – зритель там во всём видит и предполагает подвох, а у Андэля-то – никакого обмана, ничего иллюзорного! Перебирая всё, Андэль понял, что такому таланту решительно нет никакого практического применения. Город совсем не был приспособлен для подобного вида передвижения, а за городом ему мешали деревья и водоёмы. Всё-таки летать он умел недалеко и невысоко, да и в полёте чувствовал не только многокилометровый спуд атмосферы, но и тяжесть собственного тела, неприспособленного для приятия воздушной среды.
Нет, но должен же быть хоть какой-нибудь смысл в дарованной тяжести бреющего полёта, в открывающихся ему с высоты далёких манящих горизонтах и особом чувстве освобождения тела от довлеющей власти земли! Да, всё это было даровано ему, только, собственно, зачем? Андэль много раз слышал об исключительной важности и ответственности таланта перед не имеющими такового, о необходимости его беречь и развивать, но как соблюсти эти предписания ему, Андэлю?! Он так и не понимал, что всё-таки мешает ему стремительно взмыть в небо и отчего на доступной высоте земля мстительно чинит ему всяческие препоны, создавая помехи полёту, точно он самолично презрел незыблемый природный закон, получив невозможную для человека способность летать. Ведь на то он и дар, чтобы иметь особенное, надличностное происхождение.
«Как же верно некогда говорил поэт – “дар напрасный, дар случайный”, – изумлялся Андэль. – Неужели и он тоже мог переживать нечто подобное? Хотя навряд ли, он-то как раз летал высоко!» Загадки таланта, избранничества и призвания так и оставались для Андэля делом весьма сомнительным и непостижимым. Он по-прежнему с боязнью смотрел на землю с высокого этажа и по-прежнему, вдали от человеческих глаз, летал над ровными полями, распугивая птиц
