высота души, какое смирение… ах, Аннет, при чем тут? – она же Варвара, ну, ладно: ах, Бабетта – воистину святая, она все простила этому извергу, облегчила его страдания, христианка, самаритянка, ее возьмут живьем на небо!..
– Знаете, – сказал Корягин, – вам бы лучше уйти.
– Я вам мешаю?.. Ах, простите, вам, наверное, надо по нужде. Вы не стесняйтесь, я работала в лазарете. Где ваша «утка»?.. Сейчас подам.
Она опустилась на колени и заглянула под койку.
– Не трудитесь, – сказал Корягин, злясь и веселясь. – Это не лазарет, здесь «уток» не положено. Да мне и не надо.
– Но вы же ранены! – сказала она с возмущением. – Я добьюсь, чтобы вас перевели в лазарет. Ее назойливость перестала развлекать.
– Я никуда не пойду. Какой еще лазарет? Меня не сегодня-завтра повесят.
– Нет, нет! – вскричала Варвара Алексеевна. – Вас помилуют. Кирилла не вернуть, зачем же отнимать еще одну жизнь? Такую молодую! – По щекам ее катились слезы. – Ваше раскаяние умилостивит тех, кто может карать и миловать.
– Кто вам сказал, что я раскаиваюсь? Да я бы, не думая, повторил все сначала. Мне не нужно помилование, я не приму его. Каждому свое.
– За что вы так не любите бедного Кирилла? – удивилась она. – Он же милый…
– Возможно, для вас. И то сомневаюсь. Спросите повешенных, спросите гниющих в тюрьмах, спросите замордованных солдат…
– Солдаты его любили! – не выдержала Варвара Алексеевна.
– Охотно на водку давал?.. Отец-командир!.. Гнал на верную смерть, для него человеческая жизнь – тьфу! Жестокий, хладнокровный, безжалостный тиран!.. – Он чуть не плюнул, разозленный словом «тиран», невесть с чего сунувшимся на язык.
Варвара Алексеевна смотрела на него с доброй, сочувственной улыбкой.
– Как все это непохоже на Кирилла! Вы бы посмотрели на него в семейном кругу, среди друзей, на дружеских попойках с однополчанами…
– А вы бы посмотрели, как он подмахивает смертные приговоры.
– Вы что-то путаете, – сказала она тихо. – Приговоры – дело суда, при чем тут мой покойный муж? А на войне я его видела, была с ним под Плевной. Он подымал роты в атаку и шел первым на турецкий огонь. А ведь он был командующий. Самый бесстрашный человек в армии. Может, он и не берег солдат, как другие, – она улыбнулась, – застенчивые командиры, но и себя не берег. У него было восемь ран на теле, больше, наверное, чем у всех остальных генералов его ранга, вместе взятых. Я не хочу оправдывать Кирилла, да он в этом и не нуждается. Он все искупил своей смертью. Он был администратор старой школы – прямолинейный, жесткий, не отступающий от цели, от того, что считал правильным. Но он был честен и справедлив. Он ничего не выгадывал для себя: ни славы, ни почестей, ни богатства, ему все было дано от рождения. Он служил России… так, как понимал.
– Плохо понимал! – крикнул Корягин. – Такие, как он, замордовали страну, превратили в рабов прекрасный,
