сейчас называют «планом Андропова». Никакой приватизации национального достояния не предусматривалось – приватизации подлежали всякие магазины, предприятия лёгкой и пищевой промышленности, чтобы передать в частные руки обеспечение населения товарами народного потребления, разгрузив не справлявшееся с этим государство.
Группа Горбачёва делала ставку на класс постиндустриальных производителей. Чтобы они могли получить свое представительство во власти, была создана демократическая система выборов в советы. Она была разработана так, чтобы постиндустриальные производители в первую очередь могли прорваться во власть в тех районах, где они были. И они тогда туда прорвались.
Первый созыв Съезда Народных Депутатов РСФСР, к примеру, был представлен производителями, а не паразитами. Кто там был и как это выглядело, нереально даже представить тем, кто видит перед собой нынешнюю Думу. Паразитические классы только после ельцинского переворота 1993 года стали господствовать в Думе, в результате изменения избирательной системы.
Эту политику Горбачёв не смог довести до логического завершения в силу своей слабости как политика, в силу непрочности коалиции, которая была вокруг него. Если бы эта политика увенчалась успехом, Россия совершила бы рывок, рядом с которым Китай был бы смешон на сегодняшний день. Россия была бы успешной постиндустриальной страной, а Китай до сих все еще индустриальный, он только сейчас подползает к переходу к постиндустриалу. За 20 лет развития в рамках постиндустриальной стратегии Россия очень хорошо бы прорвалась вперёд.
Даже при крайне постепенном и консервативном освоении новых производительных сил не было бы ни спада 90—х, ни стагнации 2000х. ВВП СССР стабильно бы вырос к 2005—2007 годам до размеров на душу населения, втрое более высоких, чем сегодня у США – просто за счёт внедрения в 1990 е годы повсеместно ГПС, а после 2007 года – перехода к массовому внедрению автоматических производств. Впрочем, и США в этом случае имели бы сегодня вдвое—втрое более высокий ВВП, поскольку в этом случае их ждал бы несомненный кризис в начале 1990—х, который бы позволил перехватить корпоратократии власть у финансистов, и на новой основе начать экономическое соревнование (или сотрудничество?) с СССР.
Такое развитие событий, вполне реальное технологически, оказалось фантастикой в силу того, что против была та часть элиты, которая укоренена в народе, да и сам народ. Горбачев опирался на ту часть элиты, которая была укоренена в партии и, особенно, технократической системе управления производительными силами.
Та часть элиты, которая укоренена в народе, была ближе к той модели, которая предлагала финансовая аристократия. Народ очень любил и любит доллар. Он верил и верит в него. Народ любил воровать. Он любит все ворованное тут же монетизировать, превращать в доллар, куда—то вывозить. При этом он любит называть русофобом всякого, кто укажет на эти его свойства
