день. Вот тебе и перестройка, вот тебе и Горбачёв.
Одна бабка сказала: «А я поддерживаю переворот. Масло будет». Её чуть не разорвали…
– Масла захотела! Она масла захотела! Ты что, действительно, масла захотела?! Вы слышали, она масла захотела!
– Кто масла захотел?
– А вон та, в панаме.
– Это ты, бабка, масла захотела?
– Она, она.
– Иди, ковыляй отсюда. Масла она захотела!
А настроение было хреновое, отец. Я затих. Опять, думаю, буду знаменитым, опять в подполье, если не глубже. А твой проклятый солнечный город у моря и в мирное время отрезают ото всех киевским телевидением. Ни одной новой московской газеты, ни одной передачи, а тут вообще, всюду радио и из каждой подворотни: «…запретить, не ходить, не…ать, не…ить».
Так что сижу – жду звонка. Звонит наша знаменитая певица, ты уже её не знаешь, отец. Перелезла она через забор своего санатория, и пошли мы с ней на пляж «Отрада». Жара. Народу полно. «Эй, – кричит она, – вставайте. Вы что, не знаете, что чрезвычайное положение?» Все сказали: «Не знаем». А кто-то сказал: «Знаем». А кто-то сказал: «Нам вообще на это дело…» А кто-то даже головы не поднял.
– Вы что, с ума сошли? – закричала она. – Это я, Пугачёва! Вставай, народ!
Тут их всех как ветром собрало.
– Ты смотри, – закричали они, – Алла Борисовна! Сфотографировать можно?
– Давай, – закричала она, – только с этим, со Жванецким давай.
– Давайте, – закричали тридцать фотографов. – А автографы можно?
– Нет, – сказала хитрая певица, – это плохая примета.
Никто не понял, но все согласились.
– Чрезвычайное положение, всё запрещено, – вскричала она, – поэтому мы все сейчас пойдём на другой пляж. Сколько нас здесь?
– Человек пятьсот.
– Мало. Ещё давай. Митинги запрещены, но у нас не митинг, а демонстрация. Что будем делать, если нас арестуют?
– Перебьём всех, – радостно ответила толпа.
– Тогда пошли на другой пляж. Там ещё людей соберём.
Все пятьсот с фотографами и детьми пошли на соседний пляж, там присоединилось ещё пятьсот.
– А теперь все в воду, – закричала певица, – как на крещении.
– Сейчас я разденусь, – крикнул один.
– Не раздеваться! Кто в чём. Чрезвычайное положение.
И все вошли в воду. Пятьсот и еще пятьсот и запели: «Вихри враждебные веют над нами», и запевалой была она, и они были хором. А я на берегу проводил летучий митинг-беседу с теми, кого интересовало, что такое ЧП, ДП, КГБ, КПУ.
– А теперь, – сказала Алла опять гениально, – вы все останетесь здесь, а мы пойдём.
И мы пошли. А из всех щелей Одессы дикторы Всесоюзного радио шипели: «…запретить, сократить, наказать, посадить». Настроение у нас стало прекрасным.
