лепестки с росших у дома кустов жасмина и сыпанул их внутрь террасы, на большой деревянный стол, на стоявшую на дальнем конце стола пишущую машинку, на голову мужчины, печатающего на ней.
В ответ на проделку ветра Михаил поднял голову, взял со стола и надел очки в темной квадратной оправе и поглядел вдаль, на линию горизонта, где над верхушками сосен лазурь моря сливалась с бело-голубым туманом неба, прислушался к шуму ветра в деревьях. Втянул носом аромат моря, который принес хулиган-ветерок.
Лицо мужчины было красивым и усталым. Подбородок стал слегка округл и линия губ была мягкой, но в глубине черных глаз еще таилась былая воинственность.
Ветер ласково потрепал его черные с легкой проседью волосы, шепнул: «Пиши без банальностей». Мужчина, писатель бывалый, только усмехнулся в ответ на эту идеалистическую мысль, снял очки, толкнул каретку вправо и снова затарабанил по клавишам.
Из дома вышла его жена, Анна, высокая, эффектная женщина: у нее были пышные рыжие волосы, большие, чуть раскосые цвета зеленого винограда глаза, высокий бюст и тонкая талия. Она всегда держалась горделиво – расправив плечи, вскинув красивую голову на длинной шее, отчего казалась неприступной и могла бы даже показаться холодной и высокомерной, если бы не огонь в ее глазах и не низковатый, завораживающий, грудной голос.
Солнце зажгло золотом рыжие кольца ее волос, сверкнуло искрами в зеленых глазах. Но Михаил не смотрел на жену, он продолжал печатать.
Анна обошла стол и поставила рядом с машинкой поднос с чашкой кофе на нем.
Михаил оторвался от работы и сказал:
– Вот послушай. – Он зачитал по листу в машинке. – «Его сердце высохло, как высыхает и трескается на солнце глиняная крынка. Ни одно чувство не могло более наполнить его живительной влагой».
– Слишком пафосно, – сказала Анна.
Михаил произнес с вызовом в голосе:
– Да, я не гений.
– А раньше ты каждой строчкой доказывал, что гений.
– Всё меняется.
– Ты стал равнодушным… – упрекнула она его. – Литература этого не прощает.
– Я служу ей, как могу, – раздраженно сказал он.
Она заметила саркастично:
– Да. Каждый день с утра до полудня.
– И этого мало?! – наигранно возмутился он.
– Литература – как женщина. Ей не нужен слуга, ей нужен страстный любовник.
Он сказал мрачно:
– Невозможно быть влюблённым во что-то много лет.
Она сказала тихо:
– Пей кофе, он давно остыл.
– Как и я, – сказал он с горечью и взял чашку.
Анна ласково провела ладонью по его смоляным, с легкой проседью, волосам:
– Мишенька…
Он же, отпив из чашки, сказал холодно:
– Давай заведём собаку, ты будешь жалеть её, а не меня.
– Лучше заведём ребёнка, – сказала она, вопросительно глядя на него.
Он же, не поднимая головы, ответствовал:
– Боишься, что я тебя брошу?
Анна резко развернулась и пошла в дом, бросила на ходу:
– Ненавижу тебя.
– А это… сколько угодно… – сказал он ее обтянутой зеленым в белый горошек шелком спине, отставил пустую чашку и снова уткнулся в текст:
– Так…
Анна обернулась на миг, бросила взгляд на его темную макушку, глаза ее блестели от слёз. Она отодвинула цветную занавеску, закрывающую вход в дом и скрылась за ней.
Поезд мчался к морю. Игорь, молодой мужчина, худой, нервного типа, в мешковатом коричневом твидовом пиджаке в крупную елку, стоял в коридоре и задумчиво глядел в окно – там всё бежали и полосатили утренний солнечный свет сосны с розоватыми, цвета старинного золота стволами и темными ветками.
Наконец Игорь повернулся к попутчице-студентке и закончил свой рассказ:
– Без всяких объяснений – она исчезла, и всё.
Студентка поправила очки и сказала деловито:
– Отправьтесь к ней и поговорите.
Игорь пожал твидовыми плечами:
– Я ничего о ней не знаю – ни адреса, ни даже фамилии.
Серьезная девушка удивилась:
– Но вы же встречались… кажется, два месяца?
Игорь кивнул и сказал:
– Анна
