– это тот, кто всегда дома. Внутри своего существа. В самой его глубине. Оттуда он смотрит на мир, оттуда говорит с нами. В его текучем мире переживаний нет времени и холодного рассудка, нет честолюбивых помыслов и чувства соперничества. Условности не работают. Рамки отметаются. Мир мистика нельзя понять, потому что его нечем измерить. И поэтому растерявшиеся современники при жизни считают этих людей эксцентричными или сумасшедшими, а после их смерти дают им невинное звание философов. Особо пугливые предпочитают безопасности ради примирить «неудобных» мистиков с действительностью, превращая их в легенды или задвигая на пьедесталы. Так вернее. Во всяком случае, воспринимать легенду намного проще и приятнее, чем иметь дело с реальным живым человеком из плоти и крови, к тому же позволяющим себе роскошь не принимать всерьез бессмысленность нашей повседневной жизни.
В мистиках нас привлекает их незаурядность. Она же и отпугивает. Они неизбежно несут в себе тот бунт, на который мало кто из нас решается. И даже самые благонамеренные последователи избегают открытого протеста, предпочитая ограничиваться соблюдением «дозволенной» символики.
В 1999 году ставшее на тот момент моей природой одиночество и безуспешные поиски истинного учителя привели меня в немецкий Центр медитаций Ошо-Маниша.
Наблюдаю за «немецкими коммунарами»: они трудятся, приветливы. Все, как один, подражают Ошо и в своем стремлении походить на него до смешного от него отдаляются. Как-то очень скоро стало ясно, что добрая часть людей, «искренне любящих» Ошо, даже и не подозревают, что на самом деле Ошо для них враг, поскольку они по-прежнему всеми силами цепляются за ту жизнь, которую он способен разрушить даже после своей смерти. Удивительно, но факт: совершенно неосознанно они искали на него компромат. Он должен был стать похожим на них! Они «подгоняли» Ошо под свое понимание о нем, делая его удобным и безопасным.
С грустью я замечала, что в этом лубочном Ошо сам Мастер отсутствует, что Ошо-движению без самого Ошо присущи неизбежные превращения, постигшие ранее христианство, буддизм, магометанство. Я искала Ошо и не находила его.
Я до того доискалась «истины» в пределах немецкоговорящей «Ошо-Маниши», что была «призвана» пред ясные очи Махамудры, «мастерицы» немецкой коммуны. Пожилая дама с просветленными грубовато-немецкими чертами лица, в сари, уроженка Гамбурга. Она говорила и говорила. «Маниша – моя жизнь. Здесь я могу выразить себя… я живут коммуной». Смутило, что за полчаса беседы не прозвучало ни одного слова об Ошо. Она говорила, пристально поглядывая на меня. Возможно, моя удрученность чувствовалась. Я отчужденно молчала и вспоминала фотографии Ошо. Улыбку, которую очень сложно описать, но о которой точно можно сказать, что это – настоящая улыбка. То, как улыбались мне сейчас, настоящим назвать было трудно. Фрау Махамудра говорила, а я упрямо повторяла слова «Алмазных дней с Ошо», превращая их в свою
