он что-то сказал в свое оправдание, чтобы остановил ее. А возможно, даже схватил за плечи и прижал к стене, чтобы она наконец замолчала и сдалась.
Но Зак молчал и не шевелился. Раздражение, смешанное со стыдом, не давало ему выдавить из себя ни слова. Он понимал, что не может снова потерять жену, но откуда-то взявшаяся в подобной ситуации гордость не позволяла ему, если Элва уйдет, даже обернуться в ее сторону.
Элва бросила газету на стол и направилась к двери. Стук ее каблуков гулким эхом обрушился на пустоту зала с высокими стенами. В воздухе остался лишь легкий запах ее сладких духов.
Входная дверь хлопнула, и Зак ощутил на себе мертвенный холодок отчаяния. Он закрыл лицо руками и громко упал на колени, не чувствуя боли. Его словно захватила гнетущая пустота и теперь разрывала его тело на части. В голове появилась картинка дочери: Оливия стояла со слезами на глазах и с презрением смотрела на него. Потом Элва. И насмешка в ее глазах. Потом снова Оливия. И презрение. Элва. Отвращение. Потом откуда-то возник Тайлер Найт, громко смеющийся над ним, и много людей стояли за ним, одетые во фраки и вечерние платья, они кричали ему: «Позор!», «Полный провал!», «Худший фильм», «Худший режиссер»!
– Нет! – закричал Зак, проснувшись. Все его тело было холодным и мокрым, сердце гулко колотилось.
– О господи, это всего лишь сон. Только сон, – прошептал он, приподнявшись на кровати. Слабые лучи от луны пробивались сквозь шторы, рисуя белую тропинку на одеяле.
Дрожащими пальцами он взял телефон и посмотрел на время. Был пятый час утра. И сообщение на экране.
Зак упал на подушку и закрыл глаза. Сон ушел, а гнетущее чувство пустоты так и осталось в его теле. На его глазах выступили слезы. Не сумев уснуть, он поднялся с кровати и прошелся по квартире. Ему всегда нравились высокие стены и окна в пол, но на этот раз они казались ему удручающими. Он до сих пор слышал торопливый стук каблуков Элвы, глухо ударяющихся о них.
Он остановился перед комнатой, которая была запретной для входа на протяжении трех с половиной лет. Он посмотрел на высокие, тяжелые двери и впервые ему захотелось их толкнуть. Рука зависла в воздухе, но силы оставили его. Он опустил голову и обреченно побрел обратно в спальню.
Он все еще любил жену так же сильно, как теперь ненавидел кино. Те немногие моменты в его жизни, когда ему не надо было притворяться и когда он чувствовал себя в безопасности, были только рядом с его женой. Элва была для него всем, а он всегда вел себя с ней так, будто она была ничем. Он не мог справиться со своей болью, причиненной ее уходом. И ничто не помогало ему. В иных тяжелых случаях время не лечит.
Элва была права: она была несчастна рядом с ним. Так же, как он был несчастен без нее. Уйдя, она забрала у него самое главное: желание снимать фильмы. Точнее, он сам ей это желание отдал, а еще точнее – швырнул от злости ей вдогонку. Со всеми остальными желаниями. А она даже не обернулась. Ни разу. И единственное, чего ему хотелось каждый день, так это чтобы Элва снова была с ним. Но он ничего для этого не
