системах, которые считают заботу о высших ценностях главным мерилом человечества.
В книге «Как любить ребенка» читаем: «Догмой могут быть земля, костел, отчизна, добродетель и грех, могут быть наука, общественно-политическая работа, богатство, борьба, а также Бог как герой, божок или кукла. Не во что, а как веришь (Выделено мной. – Прим. Е.Я.)». Последнее для педагога важнее всего. Корчак продолжает: «Я полагаю, корни многих неприятных сюрпризов в том, что одному дают десять высеченных на камне заповедей, когда он хочет сам выжечь их жаром своего сердца в своей груди, а другого неволят искать истины, которые он должен получить готовыми. Не видеть этого можно, если подходить к ребенку с “я из тебя сделаю человека”, а не с пытливым: “каким ты можешь быть человеком?”»[3]
С позиции ортодокса, которых немало среди неофитов последних лет, такой подход недопустим. В поисках свободы Корчак, пользуясь его же выражением, «не потерял в давке Бога». Ему в одинаковой степени были чужды и мещанское преувеличенное понятие о человеческой мощи, и властные речения прислужников, посредников, толкователей: «Приди ко мне, ибо только мой Бог настоящий». Доктор Корчак слишком хорошо понимал, что «есть разные истины: твоя, моя, его. Наши истины неодинаковы вчера и сегодня. А завтра и твоя, и моя истина будут другими».
Искусителей во все времена было предостаточно, сегодня у нас им несть числа. Будь бдителен, педагог! Уже упомянутый отец А. Мень как-то заметил: «Звездоносцы – все одинаковы». Смирение, стремление укрепить прежде всего себя самого – не по их части. Поиск врага, охота на ведьм – более привычные занятия в нашем истерзанном Отечестве. «Комиссары» в монашеских клобуках отнюдь не лучше их коллег в пыльных шлемах. При всей внешней благообразности и велеречивости они всегда выдают себя одним существенным признаком – пеной у рта. Выражение это, ставшее крылатым, принадлежит Г.С. Померанцу: «Дьявол начинается с пены у рта ангела, который вступает в борьбу за правое дело».
Януша Корчака, человека тонкого, деликатного, в подлинном смысле слова наследника общемировой культурной традиции, разумеется, не могли устроить узость и ригоризм в их любом проявлении. Непостижимым образом он сочетал в себе живую, без фанатизма, веру и мужественное, трезвое отношение к жизни: «Отринув толпу Твоих прислужников, – заслоняли, не допускали, – к тебе я стремился, мой Боже». Вот почему эсхатологические предчувствия, которыми наполнены книги Корчака, никогда не убивали в нем веселья и бодрости духа. Личность педагога такого масштаба не пригнешь к земле, но и не оторвешь от нее. Пересечение же земли и неба, как известно, открывает линию горизонта в любой деятельности, включая и наше педагогическое поприще. В этом, если угодно, главный урок книги «Наедине с Господом Богом». И все же символом веры, оправданием смысла бытия для Я. Корчака всегда был и оставался ребенок. В поэтической форме это блестяще выразил А. Галич в поэме «Кадиш»: «Я старался сделать все, что мог, // Не просил судьбу ни разу: высвободи!
