десять евро, а пять евро разменивала на серебряные монеты и на них, экономя, покупала картофель и белый хлеб, оплачивая кредиты и долги своего мужа, а также задолженности за электричество. Зимой, когда наступал холод, Люсьен своих детей закутывала во все, что было в доме. Обогреватели они включали только раз в год – на празднование Нового Года. Остальные же дни все братья и сестры, прижавшись друг к другу, одетые в несколько слоев одежды, укрытые несколькими одеялами, ложились спать или сидели, делая до поздней ночи уроки.
Они ходили в христианскую школу имени св. Петра с воскресной службой. Их учили читать, писать и обращаться к Богу. Джоану Жоне, помимо обычных уроков, приняв в церковный оркестр, учили играть Евангелию по нотам, созданным для органа.
Я подошёл к столу, где две пожилые леди с оскалом, на вид грубые, раздавали еду и получив отвратительно пахнущую похлёбку с засохшим ломтиком хлеба и совершенно безвкусным крепким чаем, сел на ящик из-под пива, деревянный, стоявший возле сливной трубы ветхой постройки.
Вздохнув, привыкнув уже к такому запаху, я начал ее есть. На вкус она была ещё отвратительнее. Рвота подступила к горлу. Солено-сладкая жижа с тухлой болотной рыбой, которая горчила и недоваренными овощами. К тому же, мне попадались рыбьи кости.
Бродячая дворняжка, собака со сломанной лапой и серой шерстью, подбежала ко мне, скуля. Она нюхала сперва спальный мешок, не принадлежащий мне, обсосанный. Затем мои ноги, и сев напротив меня, виляя хвостом, молча, глазами выпрашивала похлёбку.
Ей было все равно что класть в рот, лишь бы это было съедобным.
Я оглянулся и пока никто не видел, поставил одноразовую тарелку на землю, а сам съел ломтик хлеба, запивая его тем самым черным безвкусным чаем в пластмассовом стаканчике. Собака встала, нагнула мордочку, понюхала и только потом стала хлебать из тарелки не очень-то и вкусную, для людей, еду.
Мистер Летпер говорил, что еда, которую нам дают только на корм собакам и годиться.
Я слез с ящика, оставляя пластмассовую посуду, и побежал обратно к магазину Грю МакКартни, что в это время, обычно, читал газету, попивая кофе за стойкой на которой стоял кассовый аппарат.
И пялясь в экран телевизора, не слыша ни проезжающих машин, ни звон велосипеда, я, прижавшись, смотрел на театральное выступление сольного артиста балета.
Меня заворажило происходящее в его танце, который принадлежит только ему, Полу Джексону. Происходило в нем следующее: повествование, созданное по сказке «Маленький Принц4» Антуана де Сент-Экзюпери.
Пол Джексон, как я понял, прочитав по губам юной леди, ведущей прямой эфир с премьеры, был известным балетмейстером5. Он был около 185 см роста, одетый в обтянутую одежду, выделяющую линии тела. Посмотрев на свою худощавость, я хмуро вернулся к экрану, смотря не на то, что было передо мной, а то, что было за гранью зрения. На танец, говорящий мне про маленького мальчика. Он подпрыгнул
