человеком, с которым он вступает в связь, и как бы ни были сильны соблазны и страсти, строго воспретило ему использовать ради них женщину. Да просто потребовало от него любить женщину и быть ответственным за чувство, которое испытывает к ней, заставило стремиться к правде такого чувства и потому – запретило использовать женщину и связь с ней ради страстей, хоть те и были сильны в нем, а окунуться в них было конечно же невероятным соблазном для молодого человека, совсем недавно вырвавшегося из среды евреев-ортодоксов. Он просто почувствовал, что поступая так совершает грех, но только преступает не против каких-нибудь социальных запретов и правил, а против самого себя, против того чистого и нравственного в себе, за что он с ранних лет привык яростно бороться, в том числе – с живущей праведно и по Закону еврейской средой. Так он чувствовал, вдумываясь себя и переживаемый опыт понимал, и потому – перестал поступать так, мужественно обязал себя ждать любви, блюсти чистоту отношений и жизни, быть ради этого с собой суровым. Да и так рано личность в нем потребовала самоутверждения, стала яростно и отчаянно за то бороться, что он опять-таки непререкаемо понял и ощутил – не может впустить в жизнь человека, который ему чужд, не близок душой и сутью, не сможет разделить его в главном, в обуревающих его жизнь и душу борениях и порывах. Это значило бы преступить против себя и своей свободы, а уже в те ранние годы, в его восемнадцать и двадцать, для него не было ничего более святого, чем свобода и самоутверждение, и он даже подумать не мог, чтобы отступить от этих святых и главных в жизни вещей во имя страстей или таких обычных обывательских целей, как семья и дети. Он вдумывался в себя и свои чувства, в состоявшийся в нем опыт отрицания такого в общем житейского и вполне дозволенного, приемлемого по нравам послевоенного времени, и понимал: разделить себя в любимом человеке, связать с таким человеком мир своей жизни и судьбы – одно, этого он как раз всей душой жаждет, а вот предать во имя страстей или меркантильных целей свободу, чистоту и правду чувств, нравственную чистоту внутри и требования совести – совсем другое и категорически неприемлемое. И вот – сегодня окончательно стало ясным, что правда любви и встречи, чистота и искренность слияния с женщиной до самого последнего возможны. Что связь с женщиной может быть не грехом, он которого нестерпимо нравственно больно и стыдно перед совестью, а экстазом самого искреннего и чистого! Потому что означает любовь и близость, рождается из любви, во всей нравственной правде. Потому что не просто не требует преступать против себя, а наоборот – наконец-то, за долгие и долгие годы словно бы дает возможность во всей полноте быть собой и трепетно, со счастьем и неверием в случившееся чудо ощутить это. И именно сегодня, сразу же, случившееся чудо любви и счастья замерло на краю бездны… впрочем – как и весь мир