её подбородок и вставая за спиной.
– Зачем, принцесса? Зачем убивать себя? – С горечью спрашиваю, оглядывая стройные длинные ноги, плоский живот и небольшую грудь, которая поместилась бы у меня в ладони. И надо же, мне нравится то, что я вижу. Она такая хрупкая, такая утончённая и маленькая сейчас, но наблюдает за моими руками, блуждающими по её гладким и упругим бёдрам.
– Снова лапаешь меня, извращенец? – Хрипло подаёт голос.
– Нет, доказываю тебе, что это всё тебе не нужно. Булимия – это страшно, и не стоит того, чтобы вызывать рвоту. Я расскажу всё твоему отцу, – убирая руки, отхожу от неё, и она спокойно запахивает халат.
– Я ничем не болею, расслабься, – хмыкает Мира, поворачиваясь ко мне.
– Ты съела пиццу, а затем тебя тошнило, – напоминаю ей, указывая на еду, а затем на ванную.
– Убирайся отсюда, не твоего ума дело, то, как я сама себя спасаю, – Мира кривится и садится на постель, подхватывая очередной кусок пиццы.
– Только посмей, и я тебе врежу. Ты меня задолбала уже. Да я готов тебя утопить в унитазе, если ты снова это сделаешь, – предостерегаю её.
Девушка тяжело вздыхает и бросает еду обратно в коробку.
– Иди сюда, – она подзывает меня, и я, приближаясь, напряжённо слежу за ней.
– Понюхай. Чувствуешь что-нибудь? – От её вопроса я прихожу в полное непонимание.
– Да, это томат и моцарелла.
– Нет, не это, что-то другое. Оно затормаживает действия, делает голову странной, – медленно говорит Мира.
– Чего?
– Я ничем не болею, мон шер. Я думаю, что меня хотят подставить. Здесь что-то подсыпано, скорее всего «наркотик для изнасилования». Именно так его называют, это доступно для нас, тем более сегодня был завоз.
– Ну да, а я фея. Ты больна, Мира. Твоя идея фикс – быть всегда на высоте, стать для всех идеалом и держать сестёр на жёстких диетах, а желание походить на модель с обложки вылилась в булимию. Часто творишь это? Нет, даже не убеждай меня в другом, выдумывая самые нелепые варианты. Я доложу всё твоему отцу. Тебя лечить надо! – Я в шоке от того, насколько психологическое давление этого мира сильно действует на Миру. Я не думал раньше, когда смотрел на её фотографии, что она позволит себе издеваться над собой ради фигуры. Чёртовой и такой превосходной фигуры!
– Или тебя, – усмехается Мира. – Скажи, почему я не кричу на тебя за то, что ты раздел меня, был со мной довольно груб, и позволила увидеть моё нижнее бельё, особенно после того, что сегодня произошло?
– Потому что ты… придумывала отмазку, – нахожусь я.
– Хорошо. А почему ты сейчас плывёшь, хотя свет здесь очень яркий, а мои движения замедлены?
– Все это игра, чтобы я не сдал тебя отцу, – зло фыркаю, складывая руки на груди.
Мира слабо улыбается, но мне сложно разглядеть в ней что-то необычное. Если только то, что она не завязала
