характеризовали не жестокость и отсутствие безопасности, а просто скудость, убожество и вялость. Жизнь, если оглядеться вокруг, не имеет ничего общего не только с ложью, льющейся с телеэкранов, но и с идеалами, к которым стремится Партия. Большая часть жизни, даже для члена Партии, проходила нейтрально, вне политики: пашешь на скучной работе, борешься за место в вагоне метро, штопаешь прохудившийся носок, дорожишь таблеткой сахарина, бережешь окурки. Партийный идеал есть нечто громадное, ужасное и блестящее – мир из бетона и стали, мир чудовищных машин и устрашающего оружия, нация воинов и фанатиков, маршем идущих вперед в едином строю, думающих об одном и том же, выкрикивающих одни и те же лозунги, постоянно работающих, сражающихся, побеждающих, карающих – триста миллионов человек, все на одно лицо. А в реальности – приходящие в упадок мрачные города, в которых вечно недоедающие люди ходят туда и сюда в дырявых башмаках, живут в разваливающихся зданиях постройки девятнадцатого века, неизменно пахших капустой и грязными туалетами. Ему казалось, что он видит Лондон наяву – огромный, в руинах, город, где находится миллион мусорных ящиков; и это видение смешивалось с образом миссис Парсонс – женщины с морщинистым лицом и жидкими волосенками, безнадежно борющейся с засором в канализационной трубе.
Он потянулся к лодыжке и снова почесал ее. День и ночь телеэкран насилует твои уши статистикой, доказывающей, что у людей сегодня больше пищи, больше одежды, лучше дома, лучше отдых, что они живут дольше, работают меньше, что они стали крупнее, здоровее, крепче, сильнее, счастливее, умнее, образованнее, чем пятьдесят лет назад. И здесь невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть ни единого слова. Партия, к примеру, утверждала, что сегодня 40 процентов взрослых пролов обучены грамоте – до Революции, согласно данным, это количество составляло лишь 15 процентов. Партия утверждала, что уровень детской смертности сегодня только 160 человек на тысячу, в то время как до Революции он был 300, и так далее. Напоминает одно уравнение с двумя неизвестными. Весьма вероятно, что буквально каждое слово в учебниках по истории является вымыслом чистой воды. Он знал лишь, что, быть может, никогда и не было такого закона, как право первой ночи, или таких существ, как капиталисты, или головных уборов вроде цилиндра.
Все таяло в туманной дымке. Прошлое стерто, о подчистке забыто, ложь стала правдой. Лишь один раз в жизни он владел доказательством ПОСЛЕ произошедшего события: это было явное, недвусмысленное свидетельство совершения фальсификации. Он держал его в руках аж тридцать секунд. В 1973 году, должно быть, в любом случае – примерно в то время, когда они расстались с Катариной. Но само событие случилось на семь или восемь лет раньше.
История началась в середине шестидесятых, в период больших чисток, в ходе которых уничтожили настоящих вождей Революции – всех сразу. К 1970 году никого из них не осталось, за исключением самого Большого Брата. Все остальные к тому времени были обличены
