и мы вынуждены оставлять их там.
– Возмутительно! – воскликнул я. – Но при чём тут вообще иностранцы?
– С них все и началось, – объяснил привратник. – В их странах царит голод, а они знают, что у нас в Мексике – лучшие тюрьмы в мире. И вот они специально приезжают, чтобы вломиться в наши тюрьмы, особенно если они не могут вломиться в тюрьму в своей стране. Но, на мой взгляд, иностранцы ничуть не хуже и не лучше наших собственных граждан, которые делают то же самое.
– В таком случае, – удивился я, – как может правительство соблюдать закон?
– Лишь скрывая истинное положение вещей, – сказал привратник. – Когда-нибудь мы научимся строить такие тюрьмы, которые смогут кого надо содержать внутри, а кого надо оставлять снаружи. До тех пор необходимо хранить всё в тайне. Тогда большая часть населения будет верить, что наказания следует бояться.
Затем охранник провел меня внутрь Каторжной Тюрьмы, в помещение Комиссии по условно-досрочному освобождению. Находившийся там человек спросил, нравится ли мне тюремная жизнь. Я ответил, что пока не могу сказать определенно.
– Что ж, – промолвил тот человек, – ваше поведение за всё время пребывания здесь было воистину примерным. Наша цель – перевоспитание, а не месть. Как бы вы отнеслись к немедленному условно-досрочному освобождению?
Я боялся ответить невпопад, поэтому сказал, что не знаю.
– Не торопитесь, подумайте, – посоветовал он, – и приходите сюда, как только захотите выйти на свободу.
После этого я направился в свою камеру. Там сидели два мексиканца и три иностранца. Двое иностранцев были французами, а один – американец. Американец спросил, согласился ли я на условно-досрочное освобождение, и я ответил, что пока ещё нет.
– Чертовски умно для новичка! – одобрил американец по имени Отис. – Некоторые из только что осужденных ничего не понимают. Они соглашаются – и бац! – попадают за ворота и могут заглядывать сюда только через щёлочку в заборе.
– А это плохо?
– Очень плохо! – воскликнул Отис. – Если тебя освободили, обратно в тюрьму уже не попасть. Что бы ты ни делал, судья попросту расценивает это как нарушение правил условно-досрочного освобождения и предупреждает, чтобы ты так больше не поступал. Скорее всего, ты больше ничего не сделаешь, потому что полицейские уже переломали тебе руки.
– Отис прав, – заметил один из французов. – Согласиться на условно-досрочное освобождение – крайне опасно. Я – живое тому свидетельство. Мое имя Эдмон Дантес. Много лет назад меня направили в это заведение, а потом предложили условно-досрочное. Будучи зелёным юнцом, я согласился. Но затем там – Снаружи – я понял, что все мои друзья остались в тюрьме и там же собранные мною книги и пластинки. По юношеской опрометчивости я оставил там также свою возлюбленную, заключённую под номером 43422231. Слишком поздно я осознал, что в тюрьме заключается вся моя жизнь, теперь я навсегда лишен тепла и надежности этих
