можно было его назвать, мог из года в год совершать такие гнусности.
И не будь меня, он до сих пор практиковал бы свое ремесло, практиковал бы до глубокой старости, чтобы, наконец, маститым патриархом в кругу близких, окруженным великими почестями – блестящий пример для грядущих поколений, – наслаждаться вечером жизни, пока наконец и его не взяла бы кондрашка.
Но я тоже вырос в гетто, кровь моя тоже пропитана атмосферой адской хитрости; вот почему я смог поставить ему западню, невидимо подготовить ему гибель, подобно молнии, ударившей с ясного неба.
Доктор Савиоли, молодой немецкий врач, приобрел славу разоблачителя – я его подсунул, подбирал улику к улике, пока прокурор не наложил свою руку на доктора Вассори.
Но тут бестия прибегла к самоубийству! Да будет благословен этот час!
Точно мой двойник стоял возле него и водил его рукой – он лишил себя жизни при помощи того пузырька амилнитрита, который я нарочно при случае оставил в его кабинете, когда я принудил его поставить и мне фальшивый диагноз катаракты, оставил нарочно, с пламенным желанием, чтоб именно этот амилнитрит нанес ему последний удар.
В городе говорили, что с ним случился удар.
Амилнитрит при вдыхании убивает, как удар. Однако долго такой слух не держался.
. . . . . . . . . . . . .
Харусек вдруг посмотрел вокруг бессмысленно, как будто потерявшись в разрешении глубочайшей проблемы, затем двинул плечом в ту сторону, где находился лоток Аарона Вассертрума.
– Теперь он один, – прошептал он, – совершенно один со своей страстью и-и-и – со своею восковой куклой!
. . . . . . . . . . . . .
Сердце билось во мне лихорадочно.
С испугом я взглянул на Харусека.
Он сошел с ума? Это, должно быть, бред заставляет его выдумывать такие вещи.
Безусловно, безусловно! Он все это выдумал, все это ему приснилось.
Не может быть, чтоб были правдой эти ужасы, рассказанные им про окулиста. У него чахотка, и в мозгу у него призраки смерти.
Я хотел успокоить его несколькими шутливыми словами, сообщить его мыслям более дружественное направление.
Но не успел я подобрать слово, в голове моей, как молния, мелькнуло лицо Вассертрума с рассеченной верхней губой, заглянувшее тогда круглыми рыбьими глазами в мою комнату через поднятую дверь.
Доктор Савиоли! Доктор Савиоли? Да, да, это было имя молодого господина, сообщенное мне шепотом марионеточным актером Цваком, имя того самого богатого жильца, который снял у него ателье.
«Доктор Савиоли!» Точно криком раздалось это у меня внутри.
Целый ряд туманных картин пронесся через мою душу, с ужасными предположениями, овладевшими мною.
Я хотел спросить Харусека, в ужасе рассказать ему немедленно то, что я тогда пережил, но им овладел жестокий приступ кашля, едва не сбросивший его с ног. Я мог только
