ты – по правой стороне озера. Стрелять сидячих мне не можно. Ты поднимешь их своим выстрелом, а кады оне воспорят, тады и я потешусь! Токо не горячись, мотри. Пуляй прицельно, штоб ни один заряд не пропал задарма.
Охотники затаились и ждали сигнала для начала охоты, которым должен был послужить выстрел Тимохи. Молодой кулугур целился тщательно. Он хотел начать охоту метким выстрелом по огромному гусаку, который медленно плавал рядом в камышах и внимательно поглядывал по сторонам. Видимо, он охранял резвящихся на воде гусынь и их подросшее потомство. Убив гусака, Тимоха должен был быстро перезарядить ружье и палить уже по поднявшимся в небо птицам. Зрелище обещало быть впечатляющим, а потому…
– Цыц! А ну ложися.
Тимоха недоуменно посмотрел на изменившееся лицо казака, глаза которого излучали дьявольские огоньки. Опустив ружье, он послушно присел, после чего тронул смотрящего в сторону озера Никифора и полушепотом спросил:
– Случилось што, а?
– Покудова нет, но может…
Казак вытянул руку, и Тимоха увидел всадников, скачущих во весь опор по другой стороне озера.
– Хто энто? – Голос молодого кулугура от волнения резко осип, но Никифор вопрос расслышал:
– Кыргызы, вот хто. Токо вот не уразумею никак, пошто энто оне раньше срока на охоту пожаловали.
– Думаш, оне птицу промышлять скачут?
– А для че ш ешо. Об том, што мы здеся, им неведомо! А вот охота… Знать, к походу готовятся и запас мяса гондобят!
– Што же дееть? – засуетился Тимоха, испуганно вращая головой. – Посекут оне нас нынче, ей-богу, посекут.
– А ну цыц, стрыган![15] Ежели скулить не пересташ, враз хребет перешибу.
– Што дееть? Дееть-то што?
Тимоха словно не слышал грозного предупреждения казака, так как очень испугался. Он был на грани срыва и мог в любой момент выбежать из укрытия и выдать свое местонахождение кочевникам. Что последовало бы за этим, гадать не приходилось. Кочевников раза в два больше, чем кулугуров. Разумнее всего было бы отсидеться в укрытии до того момента, когда степняки ускачут восвояси. Но надежда на то было ничтожно мала: киргизы явно прибыли для охоты и быстро берегов озера не покинут.
Скакавший впереди воин резко взбодрил своего коня. Тот мгновенно вошел в галоп, и тогда воин высвободил ноги из стремян, взял в зубы камчу и, как только его сивый тряхнул гривой, вытянулся, схватился за седло обеими руками и легко вымахнул из него.
Но конь испугался прыжка и шарахнулся в сторону. Всадник буквально повис в воздухе, ноги ударились оземь, но рук не разжал, удержался. Второй воин кинулся к лошади и резко остановил ее. Ноги лихача пробороздили полукруг на земле; яркий тюрбан слетел с головы, но сам он удержался на ногах, выпрямился, а камча все еще была зажата в зубах!
Подоспевший воин спрыгнул с коня, поднял тюрбан и хотел подать его попавшему впросак начальнику. Но тот, видимо, сгорая от стыда или бешенства,
Стрыган – полуторагодовалый жеребенок, у которого в эту пору остригают гриву.
