то же время многие командиры и бойцы рассматривали приказ «Ни шагу назад!» в качестве дополнительного и сильного средства укрепления стойкости войск. «Приказ тов. Сталина справедливый и своевременный, – заявил на митинге командир пулеметного эскадрона 20-го гвардейского кавалерийского полка старший лейтенант Компаниец. – Я теперь сам буду, невзирая на лица, призывать трусов и паникеров к порядку. Погибнет Родина, погибнем и мы». Кое-кто даже сетовал на то, что документ издан с некоторым запозданием. Красноармеец 1034-го стрелкового полка Найман говорил: «Если бы этот приказ был издан в начале июня, наша дивизия не оказалась бы в Сталинградской области, а крепко дралась бы за Украину»[133].
Впечатлениям от приказа, зафиксированным по горячим следам, созвучны и воспоминания фронтовиков – от маршала до солдата.
Маршал Советского Союза А.М. Василевский с 23 июля находился на Сталинградском фронте в качестве представителя Ставки ВГК. «Я был очевидцем, как заслушивали его воины в частях и подразделениях, изучали офицеры и генералы, – вспоминал он о том воздействии, которое сталинский приказ оказал на личный состав. – Приказ № 227 – один из самых сильных документов военных лет по глубине патриотического содержания, по степени эмоциональной напряженности». И далее: «Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость и категоричность оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время. В приказе нас прежде всего привлекало его социальное и нравственное содержание. Он обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью разговора наркома и Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина с советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командармом. Читая его, каждый из нас задумывался над тем, все ли силы мы отдаем борьбе. Мы сознавали, что жестокость и категоричность требований приказа шла от имени Родины, народа, и важно было не то, какие будут введены меры наказания, хотя и это имело значение, а то, что он повышал сознание ответственности у воинов за судьбы своего социалистического Отечества»[134].
«Мы восприняли приказ 227 как управу на паникеров и шкурников, маловеров и тех, для кого собственная жизнь дороже судьбы своего народа, своих родных и близких, пославших их на фронт… – писал генерал армии П.Н. Лащенко, бывший в тот момент заместителем начальника штаба 60-й армии, оборонявшейся под Воронежем. – Обстановка была сверхтяжелая. Что говорить, полстраны захватил враг. Мы держались, казалось, на пределе возможного… Приказ прозвучал для всех нас тем набатным сигналом, в котором было одно – отступать некуда, ни шагу назад, иначе погубим себя и Родину. Именно это, я бы сказал, главное в приказе, и было воспринято сердцем и разумом… Я не скажу, что мы плохо воевали, но нужен был решительный перелом, и потому приказ 227 оказался своевременным»[135].
«Все мы, от “простого матроса” (мемуарист воевал в составе Волжской военной флотилии. – Ю.Р.) до командующего фронтом, жили тогда приказом № 227… – вспоминал
Сталинградская эпопея. Материалы НКВД СССР и военной цензуры из Центрального архива ФСБ РФ. М., 2000. С. 172–173.
