хода. Ясное дело, что никто из «стариков» не собирался идти на дембель «под елочку», но и оставлять в покое «черпаков» тоже не имел ни права, ни желания.
На несколько дней в подразделении воцарился напряженный порядок. Если в казарме военный смеялся, то преувеличенно громко, если разговаривал, то вполголоса. Наэлектризованность от напряженной паузы – как в городке, так и на боевом дежурстве – была такая, что в воздухе слышалось тихое гудение и потрескивание. Между полюсами иногда проскакивали едва заметные искры, когда представители враждующих сторон опасно сближались – случайно или по служебной необходимости.
Последнее слово все еще оставалось за «стариками». Но те молчали. Напряжение росло, не имея выхода. Болельщики из «салаг» и «лимонов» замерли, в ожидании пенальти. И оно произошло. Причем, дважды.
Хватив с вечера в казарме одеколона, первого в полку алкогольного зелья, «старики» открыли ружкомнату, взяли пару карабинов и двинули в лес, к домику расчета боевого дежурства, где в это время находилась основная часть вражьего племени – «черпаки».
Под угрозой карабинов с откинутыми штык-ножами «старики» по одному поднимали с постелей «черпаков», отводили каждого в бытовку и заставляли там терпеливо сносить кулачный воспитательный курс – до тех пор, пока наказуемый клятвенно не заявлял, что «больше не будет» и сдаст переэкзаменовку на «отлично». Непокорных не было. Чувство «глубокого раскаяния» главенствовало над бывшими бунтарями, вызывая глубокое же неудовлетворение у некоторых настроившихся по-боевому «стариков». Больше всех переживал один плюгавый ефрейтор: он прямо трясся от нетерпения, ожидая малейшего намека на непокорность. Но бугаистые «черпаки» притихли – поняли, что заступаться за них никто не станет, а если поднимется шум, виноватыми окажутся они сами – и как должное, безропотно терпели экзекуцию. Дежурные офицеры в домике боевого расчета заперлись в своей комнате и играли в преферанс. Вмешиваться в воспитательный процесс они не собирались. В конце концов, утомленные экзекуторы повалили на свежий воздух.
В эту ночь ефрейтор нашего призыва, мой приятель Женевский, рыжий баскетболист по прозвищу «Женева», был в наряде и стоял на посту дневального. На рукаве у него красовалась повязка «Дежурный», на поясе висел армейский нож в опломбированных ножнах. Женева клевал носом около тумбочки, охраняя телефон и графин с кружкой. Он приободрился только тогда, когда мимо него пошли «старики», гремя титановыми подковками. Не замечая Женевы, они через веранду проходили на крыльцо и там останавливались ненадолго – покурить и перекинуться парой слов.
Заметил Женеву только один придурок – плюгавый и сильно неудовлетворенный «старик»-ефрейтор. Он остановился перед Женевой, задрал подбородок и стал нетрезво шарить глазами, – искал, к чему бы придраться.
– Почему честь не отдаешь? – произнес он хмурым голосом и добавил: – Военный!
Женева
