и новую машинку, электрическую. Кроме того, мой расщедрившийся наниматель вручил мне обратный билет бизнес-класса, а сам остался еще на недельку, чтобы ознакомиться с тонкостями решения жилищного вопроса на Сицилии. Его гости разлетелись кто в Штаты, а кто на Канары. Переводчик Д’Аннунцио, протрезвев, устроился ложкомоем в тот самый ресторан под акведуком. Вот почему в Москву я возвращался, одиноко прихлебывая из пластмассового стаканчика «Смирновскую» и заедая ее оливочками, фаршированными анчоусами.
Я снова поглядел в иллюминатор и принялся старательно думать, с чем еще можно сравнить видневшуюся далеко внизу землю. Но безрезультатно… Наверное, я даже чуть-чуть вздремнул: в голове воцарилась нежная многозначительная невнятица. Очнулся я оттого, что кто-то грубо взял меня за плечо. Я открыл глаза и увидел его. В нацеленном на меня взгляде было столько ненависти, что ее вполне могло хватить на геноцид какого-нибудь малого народа…
– Здравствуй, сволочь! – произнес он. – Вот мы и встретились. Теперь тебе точно конец.
Он стоял около моего кресла и смотрел на меня так, как, наверное, мясник с ярко выраженными садистскими наклонностями смотрит на юного, еще ничего не знающего о бараньих отбивных ягненка. Он почти не изменился: у него было все то же усеянное веснушками круглое лицо, румянец во всю щеку, рыжие, завивающиеся на лбу колечками волосы и большие голубые глаза. Только смотрели они на меня не с прежней простодушной доверчивостью, а с холодной враждебностью. И одет он был тоже не как прежде: вместо экзотического, придуманного мной наряда гения, вышедшего из таежной деревни Щимыти, на нем красовался отличный двубортный костюм, переливающийся, как нефтяное пятно на воде. Хорош был и дорогой галстук цвета кинжального удара.
– Не узнал, что ли? – спросил он, скривив губы в беспощадной усмешке.
– Узнал, – прошептал я. – Чего ты хочешь?
– Хочу набить тебе морду!
– И только?
– Только для начала, потом я тебя просто убью!
– А за что?
– Ты меня об этом спрашиваешь?
– Тебя…
– Сам знаешь, котяра! Франкельштерн стоптанный!
Пассажиры заинтересованно посмотрели на нас.
– Франкенштейн, – автоматически поправил я.
– Хватит меня учить! Научил уже один раз… На весь мир чуть не опозорил!
– Я хотел как лучше! – Мне удалось придать своему голосу неправдоподобную искренность.
– А получилось как всегда! Не вари козла! Я для тебя всю жизнь был кроликом Павлова…
– Собакой… – снова поправил я и похолодел.
– Вот-вот – собакой! Я всегда это чувствовал! Пойдем выйдем! – Он схватил меня за шиворот.
Пассажиры уже перешептывались, вникая в драматургию назревающего мордобоя.
– Это
