и от подмышек до лодыжек платье оставалось гладким, как льющееся молоко. У меня перехватило дыхание от восторга, но тем не менее я попытался завязать разговор, едва пришел немного в себя.
– Почему вас здесь никогда не видно?
– Вот же я. Разве меня не видно?
Она слегка откинулась назад, чтобы посмотреть на меня. Я был выше ее на целую голову.
– Я имею в виду в городе…
– Вы можете увидеть меня, если приедете в Приксвилл.
– Так, значит, в Приксвилле я могу рассчитывать на что-нибудь серьезное?
Я не сразу решился на такой выпад. Не хотелось слишком спешить, но с этими девицами никогда не знаешь, как они отреагируют. Приходится идти на риск. Ничуть не смутившись, она слегка улыбнулась, но глаза ее остались холодными.
– Одного только вашего желания здесь недостаточно.
– Да, я думаю, что на вас там немало любителей…
Я наседал уже совсем беспардонно. Когда в глазах лед, так не одеваются.
– О! – сказала она. – В Приксвилле не так уж много интересных людей.
– Отлично. Тогда у меня есть шанс.
– Не знаю, насколько вы интересны.
Срезала. В конце концов, сам нарвался. Но я не из тех, кого можно так просто остановить.
– А какие люди интересуют вас?
– Вы производите неплохое впечатление, но я могу ошибаться. Я вас совсем не знаю.
– Я друг Декстера, Дика Пейджа и других.
– Да, Дика я знаю, а Декстер… Он такой странный…
– У него слишком много денег, чтобы быть действительно странным.
– В таком случае, я думаю, и моя семья вам будет не по вкусу. У нас тоже много денег.
– Это чувствуется… – сказал я, прикасаясь щекой к ее волосам.
Она снова улыбнулась:
– Вам нравятся мои духи?
– Они восхитительны.
– Странно, я была уверена, что вам больше по душе запах конюшни или казармы.
– Не вешайте на меня ярлык. Я ведь не виноват, что вымахал таким здоровым и что физиономия у меня не ангельская.
– О! Я терпеть не могу ангелочков, но еще больше не выношу любителей конюшни.
– Этих типов я тоже не люблю. Так когда же я смогу опять вас увидеть?
– Я пока что никуда не ухожу. У вас впереди целый вечер.
– Но этого так мало…
– Все зависит от вас.
Тут музыка кончилась, и она от меня отошла. Я смотрел ей вслед. Линии ее тела напоминали мраморные статуи на здании конгресса. Она проскользнула между парами, обернулась и засмеялась. Впрочем, смех этот был скорее ободряющим.
Я вернулся в бар. Там торчали Дик и Джики, они потягивали мартини. По их лицам было видно, что им здесь надоело до чертиков.
– Дик, – сказал я, – ты слишком много смеешься; это может испортить твою физиономию.
