каждый по-своему, красавцами, как в кино. Оба статные, широкоплечие, обладатели залихватских чубов (смоляного и пшеничного), мужественных и грубоватых, словно у памятников революционерам, широких лиц и скупых, но привлекательных улыбок, красные командиры немедленно расположили к себе сердце Адьки – настолько, что он, представляясь, присовокупил к своему имени шепелявое «в», чтоб решили, что Вадька, Вадим, стало быть. Потому что ведь ясно же, что произнести неприличное «Адольф», если спросят вдруг о полном имени, – значит покрыть себя несмываемым позором и утратить такое важное доверие с первых же минут. И мама поняла, не поправила – лишь бы потом не проговорилась… Впрочем, ей не до сына стало с той минуты, когда она поняла, что перед ними стоят два человека – оттуда, из-за далекой черты, где еще, оказывается, жива и воюет Красная Армия, сопротивляется врагу несломленная страна.
– Скажите, а Ленинград?! – сразу же бросилась она к ним, как к избавителям. – Ведь его же не отдали, нет? Или… – она молитвенно сложила руки…
– Нет, нет, держится, не волнуйтесь, – стал успокаивать черночубый Лева. – И Москва стоит, оттуда еще зимой немец побежал не хуже Наполеона…
– И от Ленинграда побежал? – заклинала Анна.
– Скоро побежит, не сомневайтесь, – густым голосом отозвался пшеничный Костя. – А мы ему здесь – капкан, чтоб и бежать некуда стало.
– Так вы – партизаны? – догадался Адька.
– Значит, немцы под Ленинградом? – не унималась его мать.
Оба командира помрачнели.
– Н-не совсем, – выдавил Лева смущенно.
– Что – не совсем? – одновременно спросили мать с сыном.
– Да собственно, и то и другое не совсем… – мужчины переглянулись, и Костя решился: – Нам ваша помощь нужна, вот что.
– Вы мне про Ленинград сначала! – почти крикнула мать, теряя над собой контроль. – Пожалуйста! У меня муж там остался! На Кировском заводе он, если не в армии!
– Так вы что – не местные?! – почти что взревел вдруг Костя. – Кто же нас к Ведьминой балке проведет?!
– Я проведу, я, я здесь выросла, но вы мне про Ленинград, про Ленинград, умоляю! – забилась мать.
– В блокаде ваш Ленинград, – хмуро бросил Лева. – В кольце, значит. Голод там. Люди друг друга едят.
Адька и Анна инстинктивно сдвинулись поближе, не спуская глаз с потемневшего Левиного лица. Адька спохватился – голос его срывался:
– А как же… Ну, запасы… А если на самолетах…
– Сгорели на хрен все запасы, осенью еще. Бадаевские склады разбомбили. А самолеты… Смеешься ты, парень, что ли… Там только немцы летают и город бомбят. Чтоб добить тех, кто пока сам не помер. У меня мать и двух сестренок убило. В сентябре, когда артобстрелы начались, – окаменев лицом, коротко рассказал Костя.
– Господи… – Анна закрыла лицо руками.
–
