Одно дело рухнуло – другое начинают. А мы вечно сопли жуем!
– Я американские боевики не смотрю, – негромко сказал Сергей. – Почему расчет не дают? Уже которую неделю тянут.
– Завтра приедет новый директор, у него и спрашивайте. А я что? Я как все. Я тут вроде сторожа оставлен. Сам без денег сижу. Начальником цеха только считаюсь. Прав никаких. В Штатах контракт с менеджером заключают, так там всё прописано… – Окунев опять зачастил словами, ввертывая забугорные примеры.
Сергей потупился: он ведь, по правде-то сказать, шел к Окуневу одолжить денег. Вышли они с ним из одной альма-матер – сокурсники в политехническом институте, немало лет проработали здесь, под общей цеховой крышей; как-то раз даже семьями ездили на турбазу. Но нынче Окунев для Сергея неподступен. Вьется, юлит, такого не ухватишь, по-дружески по плечу не похлопаешь.
– Станки, оборудование – куда? Уже продали? – спросил Сергей.
– По дешевке какие-то поляки выторговали. Скорее всего, перекупщики, спекулянты. Они это умеют. Не то что мы, сопли жуем.
– Неужели тебе ничего не обломилось?
Окунев раздраженно скривился, нервно махнул короткой толстой рукой; перешел в тихое наступление:
– Ты чего пришел-то?
– В свою лабораторию. У меня там… – Сергей замялся. – Вещи кой-какие, книжки. Оборудование из лаборатории тоже продано?
– Пока нет. Да и кому оно нужно? Так всё растащат. Одно старьё – взять не хрен.
– У кого ключ?
– У меня? Зачем тебе?
– Сказал же: личные вещи забрать.
Окунев неохотно достал из письменного стола ключ, протянул Сергею, спросил смягченным до приятельского тона голосом:
– У Маринки-то в управлении как? Не сокращают?
– Вроде нет.
– Попробуй к ним устроиться. У них управление от железной дороги. Там все ж понадежней. Не разбазарили пока.
– Попробую. Вот приедет и попробую.
– Где она?
– На Черном море, в санатории.
Окунев с фальшивой радостью подхватил:
– Вот видишь, Кондратов, не все так плохо. У наших безработных жены по югам катаются! А я вот и забыл, когда к морю-то ездил.
– Маринка тоже не заездилась. Первый раз выпало, – тихо бросил Сергей и вышел от Окунева.
Запустение – как незримая инфекция… Сергей стоял посреди лаборатории измерительных приборов, куда приходил добрый десяток лет, стоял, озирался и подмечал необратимые превращения. Как в старом доме, из которого навсегда расселили жильцов, а дом обрекли на снос, не потому что слишком ветхий, а потому что мешал кому-то; жильцы побросали здесь вещи, им уже ненужные, но еще годные по существу. Осциллограф без кожуха, с внутренностями, кишащими проводами, раскуроченный тестер с расколотым стеклом, паяльник, уткнутый черным жалом в баночку с
