полно. – Светлана кивнула на перевернутый кулер.
– Точно!
Багдасарян быстро поднялся на ноги, выковырнул из кулера пару пластиковых стаканчиков, один вручил Светлане, другой оставил себе и в оба плеснул коньяку.
– За наше чудесное спасение! И за ваших друзей-квестеров, где бы они ни были!
Завлаб разом опорожнил стаканчик.
Светлана свой лишь пригубила.
– Где бы ни были, – едва слышно повторила она.
Глава 4
Разлом Седьмой
Зона 48. Австралия. Северная территория.
Улуру
Пули ударялись о красноватую скалу, отскакивали, оставляя на ней неровные щербины, и рикошетом уходили в сторону. И все это в полнейшей тишине. Звуков выстрелов тоже не было слышно. Не было слышно вообще ничего. Ни воя ветра, ни шелеста песка, ни крепких словечек, то и дело слетавших с языка Камохина. Ни единого звука. Ощущение, надо сказать, довольно странное. Как будто смотришь старый фильм без звука, только очень качественно отреставрированный и отлично раскрашенный. Или наблюдаешь за всем происходящим из-за толстого, не пропускающего звуков стекла. Обманчивое ощущение нереальности было крайне опасным, поскольку даже при полном отсутствии звуков можно был запросто схлопотать очень даже настоящую пулю.
Орсон толкнул Брейгеля локтем и, когда тот обернулся, показал ему закрепленный на левом запястье ПДА, на дисплее которого горела надпись:
«Это все неправильно!!!»
Брейгель усмехнулся и показал англичанину свой ПДА с надписью:
«А то я не знаю!!!»
Орсон быстро набрал новый текст:
«?????»
«*****» – ответил Брейгель.
Вообще-то вести разговор в таком режиме было довольно-таки утомительно. Особенно для Орсона, который, набирая длинную фразу, бывало, забывал, с чего начал. Но были у этой ситуации и свои преимущества. Например, вопросы, на которые не хотелось отвечать, можно было просто игнорировать.
Однако отделаться от Криса Орсона было не так-то просто. Сообразив, что от Брейгеля он ничего не добьется, биолог повернулся к Камохину. Который тут же сунул англичанину под нос свой ПДА с заранее заготовленным ответом на любой вопрос:
«НЕ СЕЙЧАС, ДОК!»
Орсон раздосадованно прикусил губу.
Из всех возможных собеседников оставался только Осипов. Он лежал в ложбине, по форме похожей на ванну, вымытой в красном песчанике проливными дождями, и, закинув руки за голову, смотрел в пронзительно голубое небо, расчерченное редкими, чуть смазанными линиями перистых облаков. С таким видом, как будто именно там можно было отыскать ответы на все те вопросы, обсуждать которые не имело смысла ни с кем, кроме разве что Альберта Эйнштейна. Интересно, если бы Эйнштейн был сейчас жив, сумел бы он создать теорию, объясняющую причину начала Сезона Катастроф? Ну и, самое главное, разумеется, смог бы он предсказать, хотя бы чисто теоретически, чем все это закончится?
Мертвая
