спасибо.
Он усмехнулся.
– А вот настоящее имя твоего противника знать стоит.
– Кто это был?
– Алфофаниэш, – ответил он. – Сам Алфофаниэш.
Я пробормотал:
– Мне это что-то должно сказать? Или следует упасть на колени?
– Ты же не упал на колени? – ответил незнакомец.
Он отступил и неспешным движением снова набросил двумя руками на голову капюшон.
Я сказал напряженным голосом:
– Мне кажется, у вас с этим Алфофаниэшем что-то общее.
– Общее есть у всех, – ответил незнакомец.
Я подумал, что да, всех сотворил Всевышний, но это богословский вопрос, неуместный сейчас, я ощутил, что разговор вот-вот прервется, спросил в лоб:
– Ты можешь сказать, за что он напал?
– Разве тебе не было сказано?
Незнакомец улыбнулся, отступил еще на пару шагов. Я успел увидеть, что под его ногами трава даже не шелохнулась, но в следующий миг он вскинул руки, блеснул яркий свет, и я остался на поляне один.
Мозг в полностью излеченном теле работает лихорадочно быстро, в долю секунды я словно в дивном озарении понял, как можно пройти за ним, что нужно сделать, и тут же, сохраняя в памяти это дивное лицо под капюшоном, повернул браслет.
– За ним… Не потеряй след…
В последний миг все же сообразил, что делаю чудовищную ошибку, но было поздно, острая боль уже ввинтилась во внутренности.
Я задержал дыхание, усилием сделал шаг, проламываясь в нечто жаркое, пахнувшее огнем в лицо.
Очнулся, как показалось, через вечность. Душу распирает ослепляющий ужас, а едва вспомнил то, что успел увидеть в последнее мгновение, перед тем, как мне сожгло глаза и вообще лицо, судорога снова скрутила все тело.
Я захрипел, ощутил, как ногти скребут землю, поспешно поднял веки. Моя щека все так же на земле, только теперь ее щекочет снизу зеленая жесткая травка, два муравья нахально доят тлю, дальше открывается вид сверху на широкую реку.
Приподняв голову, я увидел прежнего незнакомца в плаще почти рядом, сидит прямо на земле и задумчиво смотрит на реку.
Я попытался заговорить, из горла вырвался стон. Он повернул голову, взгляд внимательный, сочувствующий и насмешливо брезгливый, как мне показалось.
– Очнулся, – проговорил он с непонятной интонацией, и я понял, что это все-таки женщина. – Даже не знаю, чего в тебе больше, живучести или глупости?
– Завидовать нехорошо, – прохрипел я.
– Да, – ответила она ясным голосом, – нам остается только завидовать. Или наконец-то все это… прекратить.
– Я одарен щедро, – прошептал я и закашлялся, выплевывая черный дым сгоревших внутренностей и чего-то еще, похожее на черные угли. – Во мне и мудрость, и глупость, и что-то еще, до чего еще не дорылись.
Она проговорила так же неспешно:
– И все-таки глупостью одарен больше… Потому не могу
