style="font-size:15px;"> – Да я бы, знаешь, погрыз себя с большим удовольствием, – ухмыляется Сайрус. – Никогда не любил муки совести, а сейчас интересно было бы заново их испытать. Но такое счастье мне вряд ли светит. Только теоретически могу рассуждать… Ладно, девчонки. Вы победили. Оставляйте свою Маркизу-девственницу хоть навеки, хоть еще на неделю, слова вам поперек не скажу.
Зоэ улыбается торжествующе, а Марина – сочувственно. Потому что, во-первых, вежливость, обязанность, долг. А во-вторых, она и правда сочувствует Сайрусу – хуже нет, чем сделать великое дело недостаточно хорошо. Сама бы страшно переживала; даже если ничего не чувствуешь, а только умом понимаешь, что сделал ошибку и не можешь ее исправить, все равно тяжело.
– Может быть, еще ничего не потеряно? То, что начато, в любой момент можно продолжить. Давай я после смерти попробую построить еще один такой дом, – говорит она Сайрусу. – Или даже несколько. Ты же меня научишь? Подскажешь, что надо делать? Я этого всем сердцем хочу.
– У тебя не… – сердито начинает Сайрус, но смотрит на Марину с таким интересом, словно впервые увидел. – Хотя кто тебя знает, может, как раз получится, если действительно хочешь всем сердцем, а не просто мне в утешение врешь, – неуверенно говорит он. И внезапно воодушевившись, спрашивает: – Ты вообще как себя чувствуешь? Сколько тебя еще ждать? Ничем смертельно опасным не заболела? Жалко. А не хочешь, случайно, покончить с собой на закате? Например, от несчастной любви – да хотя бы ко мне?
Когда Марина от него впервые это услышала, пришла в смятение – чем на такое ответишь? Разве только матросской бранью, презрев свой долг и устав. Потом привыкла, конечно. Сайрус есть Сайрус, ничего не поделаешь, комплименты в его исполнении выглядят так. Ты отличная, мне тут тебя не хватает, давай, помирай уже к нам, будет весело – он это имеет в виду.
– Ладно, – говорит Сайрус. – Решили, значит решили. Пока оставляем вашу девчонку. Раз так, пойду с новенькой выпью. И потом ее провожу.
Сайрус всегда провожает незваные тени – надоевших Маркизов, которых пришло время заменить кем-нибудь новым, и тех гостей, кого решили не оставлять. Это, можно сказать, его доля. И вклад в охрану общественного порядка – под его присмотром незваная тень тихо исчезнет в свой срок на каком-нибудь дальнем пляже, не будет, рыдая, скитаться по городу, детей пугать. Но и милосердие тоже. Может быть, в первую очередь, милосердие. Рядом с Сайрусом не страшно исчезать, он для всех находит слова утешения, всем говорит: «Ничего не потеряно», – врет, как дышит, но очень убедительно врет. А ему самому интересно смотреть, как тают незваные тени. По его словам, все по-разному; то есть, если со стороны смотреть, выглядит одинаково, тают себе и тают, но Сайрус есть Сайрус, он не со стороны на них смотрит, а вблизи, почти изнутри, как смотрел бы сон.
Сайрус
Сайрус наливает еще вина.
Сперва себе, потому что не теряет надежды однажды напиться, как встарь, Сайрус вообще никогда не
