месяца. Сапоги разъезжались на скользких колдобинах. Анна не успела охнуть – упала на серый наст, как куль с мукой.
– Вставай, матушка. – Аксинья отдала Нютку Матвею, на колени встала перед Анной.
– Ох, косточки мои.
Анна кряхтела, еле встала, опираясь на дочь, разогнула крепко ушибленную спину. Старость – долгая смерть.
– Примочки сделаю тебе, и все пройдет.
– Пройдет, дочка. – Каждый шаг Анны отдавался теперь тысячами огненных игл. А рядом шептались злорадно:
– Бултыхнулась как!
– Во как грехи тянут к земле. Бог смотрит, все видит.
– Злоязыкие гусыни, – ругнулась Аксинья.
– Молчи, дочь.
– А что они говорят… худо про тебя… про нас? – Мальчишка заглядывал в глаза Аксиньи, искал ответы.
– Не слушай их, в… Матвейка. Сейчас время благостное… о-о-ох. – Анна на каждом вздохе глотала стоны. – Сын Божий родится. Не время сквернословить.
Живут с дочерью отшельницами в своем дворе, только по надобностям выходят – и мало слышат гадостей. А здесь собралась вся Еловая – пешком ко всенощной идут. И грешниц по дороге чихвостят. И распяли бы… иль камнями закидали. Да трусливы больно.
Не осталось в Анне уважения к людской породе. Чем больше живет на свете, тем страшнее видится нутро человеческое. И сама далека от праведности, как земля от неба, столько ошибок сотворила – не перечесть. Да не занимает свой ум чужими прегрешениями и ошибками – свои да дочерины отмаливает.
Давно пора ей в мир иной. Да страшно. Навеки корчиться в аду. Анна сглотнула слюну и продолжила путь. Только дочка да внуки держат ее на этом свете.
Софья вернулась шумная, радостная, чужая.
– Хорошо погостила? – Аксинья накрывала на стол, выставляла остатки скудных праздничных яств.
– Ой, сладко. По родителям соскучилась, по родичам. Васеньке они по нраву пришлись. Да, сына?
– Негу, – непонятно ответил тот и ткнулся лбом в Матвейку. Паренек подхватил Ваську под мышки, шутливо подкинул вверх.
– Отцепись ты от сына. – Софья спрятала улыбку. – Вижу… Вы его не прогнали. Одежу дали, накормили. Шел бы дальше… побираться по деревням.
– У нас он жить будет, невестушка моя. Места и еды всем хватит. Ты смирись, утихомирься. – Громкий голос Анны заполнил избу. У нее всего-то и осталось, что голос. Силы таяли с каждым днем.
– Вы очумели, матушка? Аксинья! Не буду с грязнулей… как его, Грязным жить!
– Матвейкой, – не смолчала Аксинья.
– Что?
– Матвейкой его зовут.
– Да хоть святым Матфеем зовите.
– Не богохульствуй, София.
– Не тебе, Оксюшка, проповеди мне читать.
– Да не кричи ты.
– Матушка, вы выбирайте. Или оборванец этот – или я с внуком вашим.
– Воля твоя.
Аксинья поразилась спокойствию матери.
